Дмитрий Щербинин - Облака
- Из веков темных,
Из океанов идущих лет,
И из глубин тоски бездонной
Миг в коем вечный свет.
Моя любовь в прибое света,
Вдруг вышла, мир весь озарив,
И понять - сколько чувств не счесть,
И нежен, как твой перелив!
Мгновенье - вечность озаряет,
Отхлынули века тоски,
А впереди - зарей пылает,
В тепле твоей, любовь, руки!
Катя взяла за руку Машеньку. Измученные болезнью, но сияющие очи ее, пылали слезами. Голосом, за спокойствием которого, словно в клетке билась нежная страсть, спросила:
- И эта песнь была сложена где-то на самом краю земли? Где-то далече, далече, где солнце восходит?.. Значит, и там люди чувствуют тоже... Да, конечно же... Мир - этот прекрасный мир - не город созданный людьми, но мир Творца. Он, ведь, создавался из любви... И, быть может, где-то в бездне космоса, за миллиардом миров, существа совсем на нас не похожие, чувствуют тоже, что и мы! И у них есть разлука и печаль. И они надеются на новую встречу...
* * *
Ночь - огромная черная клеть наполненная воем ветра, вся пронзенная стремительными снежинками, вся содрогающаяся от собственной неприкаянности, омертвелая, но все же стремительно движущаяся в снежинках, в ветре, в самой черноте рычащей. И где-то в этой огромной клети - маленькая, темная избушка, в которой мертвое, бескровное тело, да еще одно тело наделенное пока духом, но уже умирающее... Дима (хотя кто бы узнал в этом жутком скелете, покрытом обгорелым рваньем, грязью да запекшейся кровью, прежнего Диму?) - он сидел, поддерживая руками клонящийся в смерть, обтянутый кожей череп, и смотрел на последнюю из только что написанных страниц. Буквы сливались в одну болотную массу, в глазах все больше темнело, а он, едва ворочая темными от кровяной корки губами, шептал: "Умирать... нет - я не хочу умирать... вот написал прощание, но теперь жажду вырваться от смерти... ах, кабы были силы.. Прочь же тьма... Что же ты окутываешь, пеленаешь меня, как маленького? Откуда ж сил то мне взять?"
Тьма надвигалась, захлестывала сознание, и Дима понял, что сейчас умрет.
Ледяными щипцами пробежало понимание того, что впереди уж ничего не будет, только холод, только мгла...
- Жить, жить, жить... - шептал он молитву, и тут увидел лежащий на краю стола старый, желтый альбом.
Открыл его - фотографии. Сначала - старые, черно-белые; потом - цветные все мертвая семейная идиллия, светлые лица. Дима переворачивал листы, издавал беспрерывный и жалобный стон: "Умираю, умираю - это, должно быть, последнее, что я вижу".
И вот последняя страница: на ней - синее небо, под ним - весеннее поле, на котором лежал еще снег, но кой-где земля уже обнажилась; виднеется в отдалении избушка, ну а на переднем плане стоит на коленях в профиль к фотографу девочка, которую видел он в снах, а теперь мертвая, ибо в той, встреченной в снегах, остался только облик - да и тот с седыми волосами.
А на фотографии запечатлелось на века мгновенье: она склонилась над подснежником, должно быть над первым в ту весну - хорошо видны маленькие лепестки, тоненький стебелек, а девочка даже и не смеет дотронуться до этого, первого пробившегося из смерти, да в жизнь. Боится хоть как, хоть ненароком повредить этому чуду...
- Жить... жить... - заскрежетал зубами Дима.
Тут представились ему мертвые, заснеженные пространства в которых нет любви, но только отчуждение, да холод, да боль...
- Как же темно перед глазами... все двоится, троится, распадается в ничто... - тут он страстно захрипел. - Вырваться!..
На мгновенье фотография прояснилась, и он смог различить, что земля за домом обрывается.
- Ага, значит - пропасть. Пропасть. Да уж лучше лететь вниз, звездою падать в ад, чем сгнить здесь! Уж лучше разбиться о камни, чем врасти в этот стол.
И он рывком поднялся, шатаясь, хватаясь за стены, выбрался из избушки. Прошел сквозь визжащую снегом тьму несколько шагов, но вот споткнулся, повалился в сугроб. Дальше он пробирался уже ползком и с закрытыми глазами: в его воображении раскинулось летнее поле, а над ним: клубящиеся грозовые тучи; вот совсем рядом - молния, раскат, столь же страстный и обреченный на затухание, как и Димина жажда жить: "Увидеть! Господи, увидеть!!!.."
Еще рывок, еще один рывок вперед...
"Где-то рядом черная бездна. И я полечу, полечу в нее, не в силах взмыть к свету, чрез эти холодные, снежные тучи! Крылья мои сгорели с забитой до смерти старушкой, с теми, распухшими от многодневных побоев телами, с мясом дохлой собаки... С кровью - да - признай это хоть перед смертью - с кровью, которую обезумевшая девочка выкачала из вен своей мертвой матушки..."
Еще один рывок, и вот выпущенная вперед рука наткнулась на колющую холодом, уходящую вниз каменную поверхность.
"А - ну вот и все - еще два-три рывка, и все то, чем я жил, все помыслы мои, все мечты - все исчезнет без следа. Даже и тетрадь моя пропитается кровью... Да там и так ничего, кроме крови нет..."
И вдруг, словно молния, изжигающей колонной ворвалась в Диму, и он захрипел голосом демона в ночь:
- Смерть! Ты над всем, что тленно властвуешь. Но дух мой нетленен - нет и нет! Я не умру вовек, слышишь ты - холодная мерзавка?! Сковать меня задумала - нет, нет... - и он скрежетал зубами с такой силой, что два передних зуба сломались, но он даже и не почувствовал этого.
- Я должен умереть?! А вот я кричу - нет! Кричу нет судьбе! Пока я жив я буду бороться! Я сейчас стихотворение придумаю! Да - вопреки всему - тьме, холоду, снеговерти, тебе, смерть! Я сейчас тебя стихотворением скручу...
И он пронзительным, вьюжным, стальными иглами взрывающимся голосом закричал:
- Я бог окутавший свое созданье,
Я сфера, за которой - пустота,
Но в центре сферы - дивное мечтанье,
Взращенная из сердца красота.
И обтекают мою душу смерти токи,
И холод лезвием по мне скребет,
Там, в смерти, движется без прока,
Там хаос, без мечты течет.
Но я храню, что в центре сферы,
То, что породилось из меня,
Люблю без счета и без меры
В себе весь космос и мгновенье вечности храня.
Смотрю на мир в себе взращенный,
И презираю боль извне,
Молюсь, как юноша влюбленный,
Тому, что создано во мне!
Дима засмеялся, и с приступом кашля из разодранного горла плеснулась кровь.
- Так вот. - скрежетал он, оставляя за собой кровавую, тут же заносимую снегом дорожку. - В одном мгновенье - вечность - да, я чувствую, что в одном мгновенье - вечность. Так же и в теле - где-то в этом хрупком теле заключен мир бесконечный, и тебе то его, смерть, не оплести....
Ветер взвыл пронзительно, и, как показалось Диме - с насмешкой. Тогда поэт усмехнулся зло, с вызовом:
- Ну, мы еще посмотрим - кто кого!
Ухватившись двумя руками за край пропасти, он из последних сил подтянулся. Теперь тело его лежало на снегу, а голова повисла над непроглядной чернотою; там ветер выл, там двигалось что-то.
