Виталий Забирко - Везде чужой
Таксон Тей только улыбнулся.
- Где у вас свет включается?
- А... - начал было Таксон-первый, но закончил с неожиданным лукавством: - А возле двери.
Таксон Тей посмотрел на лампочку под потолком и понял, что его ожидает очередной розыгрыш. Лампочка давно перегорела. "Ладно, - весело подумал он. - Игру принимаю". Он настроился и восстановил вольфрамовую нить. Затем подошёл к выключателю и повернул его.
При щелчке выключателя Таксон-первый было хихикнул, но, когда вспыхнул свет, искренне изумился.
- Вот чёрт! Она же два года, как перегорела!
Теперь, уже при свете, Таксон Тей оглядел комнату. Стеллажи с книгами закрывали все стены до самого потолка, беспорядочная гора книг и папок с бумагами была свалена на пол в углу за креслом, на столе также громоздились книги и папки, и лишь небольшой участок стены над столом был свободен. Здесь, на вылинявших до полной бесцветности обоях, вкривь и вкось были наклеены листки пожелтевшей бумаги, испещрённые корявым почерком.
"Разум - это стремление существа к бесконечному познанию", - прочитал Таксон Тей на листке в левом верхнем углу. Чуть ниже висел листок с сентенцией: "Цивилизация - есть сообщество существ, искусственным путём расширяющих свою экологическую нишу". Он перевёл взгляд в правый угол. "Борщ вкусный, а лом тяжёлый".
- Слева - ранний Таксон, - объяснил старик. - Справа - поздний.
- Ясный перец! - с видом знатока безапелляционно заключил Таксон Тей. - Это и коню понятно. Рост философской мысли налицо!
Таксон-первый кивнул и заперхал.
- Вот-вот, - сдерживая смех, выдавал он. - Приятно встретиться с образованным человеком...
И тут погас свет.
- Ага! - победно воскликнул Таксон-первый. - Физика торжествует! Так сказать, причинно-следственные связи - перегоревшее гореть не может. Флюктуации возможны, но они нестабильны.
- Просто свет отключили.
- Фи, какой вы, право, материалист! - разочарованно протянул старик. - Там на столе - коптилка. Зажгите, если масло ещё осталось.
Таксон Тей зажёг коптилку.
- Послушайте, а ведь мы с вами где-то встречались, - заявил Таксон-первый. - Лицо знакомое...
- Встречались. Лет тридцать назад, - согласился Таксон Тей, а про себя добавил: "В зеркале". Но вслух сказал: - На улице. Я в девятиэтажке жил, в трёх кварталах отсюда.
- Да нет. Тридцать лет назад, вы, наверное, мальчишкой были. А мне ваше лицо знакомо именно таким.
Таксон Тей поморщился. С тридцатью годами он дал маху.
- Я очень похож на своего отца, - нашёлся он. - Он работал слесарем в околотке. Возможно, и у вас чинил канализацию. Когда она ещё была.
- Возможно. - Таксон-первый потерял интерес к личности собеседника и окинул взглядом его одежду. - Давно из зоны?
- Вчера, - честно признался Таксон Тей.
- Воровство, разбой?
- Помилуйте! - рассмеялся Таксон Тей. - Разве сейчас это преступление? Политика.
- Всё дерётесь... - вздохнул старик. - Не надоело?
- Надоело.
- Нет, правда надоело? - оживился Таксон-первый. - Впервые вижу человека, которому надоели политические игры.
- Если не ошибаюсь, то вы сами когда-то поступили точно так же.
- Было дело... - мечтательно протянул Таксон-первый. - Молодо-зелено. И мы были рысаками. Но у одного меня хватило клёпки, чтобы сойти с глупой бесконечной дистанции! - самодовольно закончил он.
- Почему так?
- Что - почему?
- О людях так плохо. Словно вы избранный.
Таксон-первый с любопытством уставился на своего двойника.
- Хм... - он пожевал губами. - Насчёт избранности я как-то... А вот о людях действительно думаю плохо. В молодости я думал о человеке как о венце творения. Но годы жизни разубедили меня. Личностей нет - есть самовлюблённые ублюдки, карабкающиеся по трупам к личному благосостоянию и власти. А все остальные - толпа со стадными инстинктами.
- Жёстко, - констатировал Таксон Тей и поискал по комнате глазами, на что бы сесть.
- Табурет под столом, - подсказал Таксон-первый. - Он, к счастью для гостей, из негорючего пластика. А то бы давно сгорел в печке, и тогда бы вам пришлось сидеть на полу.
Он подождал, пока Таксон Тей достал табурет и уселся возле печки.
- А насчёт жёсткости определения, вы ошибаетесь. Это не эфемеризм, а суть нашей жизни. Когда в начале Республиканства после братоубийственной резни стали строить общество равных, я, воспитанный на этих идеях, питал к его зачаткам самые радужные чувства. Но строительство продолжалось недолго - его быстро скомкала ублюдочная сущность личностей, стоящих во главе Республиканства. И тогда зачинщик Перелицовки, кстати, из той же когорты, провозгласил отринуть идеалы общества равных, потому что такого общества никогда не было и, следовательно, быть не может, и возродить идеалы старого общества. По его мнению, деление людей на богатых и бедных предопределено законами развития, и эти самые бедные только тогда смогут жить нормально и счастливо, когда богатые будут одарять их своей благосклонностью. Кстати, это счастье и это благоденствие мы сейчас пожинаем. Но тогда, как ни странно, сию собачью чушь приняли "на ура". Потому, что каждый видел себя только богатым, хотя их единицы, и никто бедным, то есть среди миллионов. И никто не задумывался, что благотворительность проявляется только тогда, когда с бедного взять уже нечего, и только затем, чтобы он не бунтовал. Впрочем, всё это частности. Больше всего меня поражает то, что словам лидеров - будь-то в обществе равных, или неравных - толпа верит бездумно и бездумно им следует. Больно и горько сознавать, что людьми, с гордым названием разумные, любые сентенции любого общества воспринимаются не трезвым рассудком, а слепыми инстинктами стада, следующего за вожаком.
- Я вижу, вы стали приверженцем Республиканства. А ведь когда-то были ярым сторонником перелицовки.
- Неверно. В отличие от наших лидеров, я своих убеждений не меняю. Тогда я надеялся, что перелицовкой нам удастся возродить идеи общества равных, которое к исходу Республиканства успешно похоронили под идеологическими догмами. Но потом понял, что наша цивилизация развивается не по законам разума, но инстинкта, и что в обществе торжествует чисто биологический закон, применимый, наряду с животным миром, и к человеческому. Закон отрицания отрицания. Всякое последующее поколение подвергает обструкции, а затем и гонению достижения предыдущего. Оно и понятно. На смену героям, вознесённым на вершину пирамиды общества, на правах наследования приходят их безвольные и бесхребетные потомки, и тогда новые герои берут пирамиду за основание и переворачивают её вверх дном. Называйте это как хотите: путчем, революцией, перелицовкой... Точно так молодой сильный самец в стае хищников перегрызает горло одряхлевшему вожаку. Точно так и человечество существует всё обозримое время.
