Сергей Смирнов - Без симптомов (Сборник, неполный)
Но если у Вас появится желание взглянуть на моих „детишек“ и убедиться в том, что это — не бред сумасшедшего, советую: ищите их в годы активного солнца. Что же касается адресов, то они Вам известны.
В заключение небольшой комментарий к фотографиям. Эти люди — великие злодеи, с ними я „имею честь“ обсуждать едва ли не ежедневно научные проблемы рейха. В их руках огромные возможности, они хотят превратить человечество в стадо кроликов. Запомните их лица и имена, записанные на оборотах карточек. Если день возмездия грядет, военным преступникам и политиканам вряд ли удастся скрыться, ведь они были на виду. Этим же типам гораздо легче уйти в тень. Запомните их и помогите справедливой каре настичь их.
Прощаюсь с Вами коротко, ибо не люблю слезных лобзаний и напутственных речей.
Будьте счастливы! Ваш Маттео Гизе».Сон не шел ко мне ночью. Я много думал над этим письмом.
Утром я одним из первых спустился в ресторан позавтракать. А вернувшись в номер, замер на его пороге… Пока я отсутствовал, здесь был учинен тайный обыск. Он был произведен умело, однако своей внимательностью я имею право хвастать так же нескромно, как и памятью.
Я кинулся к своему плащу, висевшему в прихожей, — и похолодел. Журнал, куда я вновь упрятал фотографии и письмо, исчез из кармана…
Вероятнее всего, именно мой просчет стоил профессору Гизе жизни. Вина мучит меня до сего дня с тою же силой, что и в то безрадостное утро.
Поезд отходил вечером, и мне в голову не пришло ничего лучшего, как только найти повод и провести время до отъезда на территории советского посольства. Я понимал, что этот ход не сможет спасти меня от роковых «неприятностей», однако мне было позволено спокойно сесть на поезд и уехать в Москву.
Вероятно, те, кто забрал письмо и фотографии, решили, что без документов и технологических секретов мне никто не поверит. Ни к чему устраивать на вокзале какой-либо серьезный инцидент.
Спустя несколько месяцев я наткнулся в одном западном микробиологическом журнале на имя профессора Гизе, обведенное траурной рамкой. Сообщалось, что Маттео Гизе скоропостижно скончался в фридрихсхафене.
После войны я встречал имена, сообщенные мне профессором, в списках нацистских преступников. Один из них заслужил виселицу. Еще трое отделались длительными тюремными заключениями. Остальные, в том числе и те, что были на фотографии в эсэсовской форме, исчезли в глубинах Латинской Америки и по сей день столь же неуловимы, сколь и «детишки» Маттео Гизе…
Я вновь невольно переворошил свою память, пока спускался по уступам на ледник, стараясь не терять из виду неуклюжую человекоподобную фигуру. Она медленно двинулась, переваливаясь с боку на бок, вверх по склону, но это не обеспокоило меня: «идти» быстрее черепахи «гоминоид» не сможет… если только это не настоящий йети… Впрочем, из всех «снежных людей», которых мне удалось увидеть, не попался ни один настоящий, с хребтом, мышцами и видящими свет глазами. Я разуверился в том, что прототип колонии существует в действительности.
Я предвидел, что вновь не успею взять пробу из оформившейся колонии: как случалось и раньше, пропустил момент «сборки» и начал преследовать форму за считанные минуты до распада.
Когда я сократил расстояние до двухсот метров, форма уже по колено «провалилась» в лед. Движение ее прекратилось. «Снежный человек» словно тонул в зыбучих песках.
Бежать по леднику возраст уже не позволял… Когда я настиг колонию, она успела раствориться во льду. Я разозлился и отшвырнул прочь вынутые из карманов пробирки. Распавшаяся форма ничем не отличалась от скопления широко распространенных жгутиковых.
Я перевел дыхание. Передо мной на леднике осталось только пятно коричневого цвета, след тупиковой «второй Эволюции».
День Слепого Вожака
Свиязи — птице, дважды в год преодолевающей без отдыха путь между Индией и полярной Сибирью.
Завтра — последний день месяца Верности, День Слепого Вожака. На рассвете, когда солнечный луч коснется вершины Большой Ели, самая старая птица, Мать Стаи, развернет крылья и, потянувшись клювом к небу, возьмет высокий и горький напев великой Песни Поминовения. И тогда вся Стая, заплескав у земли крыльями, поднимется ввысь и, дружно откликаясь на зов птицы, оставшейся на земле, замкнет в небесах один круг — круг памяти о тех, кто не вернулся на родные гнездовья, кого сломили в Пути болезни и ветры. И, опускаясь вниз, навстречу Матери Стаи, все мы на одном ударе крыльев запоем Песнь о Героях, спасавших Стаю и Долг ценой своей жизни.
А к полудню к нашим гнездовьям прилетят старики из Стай, вернувшихся раньше нас. Они споют молодым о своих Героях. Они расскажут о Ледяном Пере, который вел свою Стаю в великий небесный холод. Выстроив птиц узким клином, он защитил их крыльями и, промерзая каждым перышком, дотянул Стаю до родного озера. Он первым ударил воду крыльями — и в тот же миг рассыпался весь на тысячу сверкающих льдинок. Они расскажут о Победителе, который вывел Стаю из урагана на сломанных крыльях, и о других прекрасных и отважных птицах, забывавших в день испытания о боли и смерти.
Я вновь спою молодым о Слепом Вожаке.
Он передал мне перед смертью зов Вожака Стаи, и с того дня я сам — Вожак и хранитель песни о его славе.
Мое имя — Кольцо. В молодости я попал к вам, людям, и вы оставили на мне свою отметину, по которой меня когда-то начали окликать в Стае.
Теперь нас немало таких на свете. Колец. Но вы, люди, даже если всех нас пометите железными кольцами, никогда не раскроете великой тайны полета. Как ни вглядывайтесь в небеса нам вослед — вам не разгадать ни единого знака, что вычертит в вышине Стая: осенью — исполняя Долг, а весной — Верность. Вы, люди, — полуслепые, вы видите лишь половину света. И дана вам природой лишь половина жизни, в другой же половине, над землей, — и не в утробах железных рыб, а на собственных крыльях — вам отказано.
Когда, замерев на земле и подняв головы, глядите вы нам вослед, что видите вы в нашем полете? Ничего, кроме взмаха крыльев.
Но нет, не одни холода поднимают нас в небо и гонят далеко к теплу и не одно весеннее солнце и новая пища возвращают нас на старые гнездовья. Нет, и солнце, и земля готовят тепло и новую пищу только к нашему прилету: вот в чем правда. И не звезды, не метки внизу, на земле, указывают нам верный путь. Ведет нас свет Белых Ключей, вам, людям, недоступный.
Он, свет Белых Ключей, заставляет наши сердца биться в один удар и подниматься на крыло силой единого строя.
