Эдвард Митчелл - Спектроскоп души
Доктор Раппершвилль? Да, графиня встречала его и знала по отзывам. Этот медицинский специалист постоянно оказывал услуги барону Савичу, который из-за чрезвычайно напряженной умственной работы бывал подвержен внезапным и острым приступам болезни. Доктор Раппершвилль швейцарец и, как слышала графиня, вначале занимался ремонтом часов или каким-то подобным ремеслом. Что касается остального, то он обычный маленький старичок и, очевидно, полностью лишен амбиций, так как совершенно пренебрегает возможностью воспользоваться своим положением и связями для накопления личного капитала.
Вооружившись этой информацией, Фишер решил, что вполне готов выпытать у Раппершвилля его секрет. Пять дней он подстерегал швейцарского врача. На шестой удобный случай вдруг представился сам.
Под вечер на полпути к вершине горы Меркурий Фишер встретился со сторожем полуразрушенной башни, который спускался вниз.
– Нет, башня не закрыта. Там находится джентльмен, который ведет наблюдения за окрестностями, а он, сторож, вернется туда через час или два.
Фишер продолжил свой путь.
Верхняя часть башни находилась в ужасном состоянии. Отсутствующие ступеньки заменяла приставная деревянная лестница. Едва голова и плечи Фишера поднялись над люком, служившим входом на площадку, как он обнаружил, что человек, который там уже находится, и есть тот, кого он ищет. Доктор Раппершвилль с помощью полевого бинокля изучал топографию Шварцвальда.
Фишер возвестил о своем прибытии, случайно споткнувшись и шумно постаравшись восстановить равновесие. В то же время он нарочно оттолкнул последнюю ступеньку лестницы и перевалился через край люка на площадку. Лестница, ударяясь о стены башни, со стуком, треском и грохотом полетела вниз с высоты тридцати или сорока футов.
Доктор Раппершвилль мгновенно оценил ситуацию. Он резко развернулся и с язвительной усмешкой заметил:
– Что-то мсье уж слишком неловок.
Потом, узнав Фишера, нахмурился и приготовился к схватке.
– Какое невезение! – невозмутимо отозвался житель Нью-Йорка. – Придется нам с вами провести в заточении не меньше двух часов. Поблагодарим друг друга за то, что, кроме чарующего ландшафта, у каждого из нас есть и интеллигентный собеседник.
Швейцарец холодно поклонился и вернулся к изучению топографии. Фишер закурил сигару.
– А еще, – продолжал Фишер, пустив облако дыма в сторону Чертовой мельницы, – мне хотелось бы воспользоваться случаем и вернуть ваши сорок марок, которые, как я полагаю, мне передали по ошибке.
– Если мсье американский врач недоволен таким гонораром, – ехидно возразил Раппершвилль, – он, несомненно, может уладить этот вопрос, обратившись к камердинеру барона.
Фишер не обратил внимания на этот выпад и хладнокровно положил золотые монеты на парапет прямо под носом у швейцарца.
– Мне не нужен гонорар, – заявил он, повысив голос. – Вполне достаточной наградой за ту мелочь, что я сделал, мне служит новизна и необычность этого случая.
Швейцарец долго молчал, неотрывно сверля американца острым взглядом своих маленьких серых глаз. Наконец, он безразличным тоном поинтересовался:
– Мсье – человек науки?
– Да, – ответил Фишер, который терпеть не мог любые науки, кроме тех, которые объясняли и облагораживали нашу национальную игру.
– Тогда, – продолжал доктор Раппершвилль, – мсье, вероятно, согласится, что ему вряд ли когда-либо приходилось наблюдать более красивый и более радикальный случай трепанации.
Фишер слегка поднял брови.
– И, как врач, – продолжал доктор Раппершвилль, – мсье поймет чувства барона и его друзей по этому поводу. И, таким образом, простит мою кажущуюся грубость в тот момент, когда он это обнаружил.
«Он хитрее, чем я предполагал, – подумал Фишер. – У него в руках все карты, а у меня ничего… Ничего, кроме довольно крепких нервов и выдержки, когда приходится блефовать».
– Могу только сожалеть о такой чувствительности, – произнес он уже вслух. – На мой взгляд, точный отчет о том, что мне пришлось наблюдать, опубликованный в одном из научных журналов Англии или Америки, привлек бы огромное внимание и, несомненно, был бы с интересом встречен на континенте.
– А что вы видели? – выкрикнул швейцарец. – Все это неправда. Вы ничего не видели… Когда я вошел, вы даже не повернули…
Он резко оборвал свою речь и что-то пробормотал, словно ругая себя за опрометчивость. Фишер отпраздновал свой успех тем, что отбросил прочь выкуренную до половины сигару и закурил новую.
– Раз уж вы вынуждаете меня быть откровенным, – продолжал доктор Раппершвилль, все больше нервничая, – то могу вам сообщить, что, как заверил меня барон, вы ничего не видели. Я помешал вам снять серебряный купол.
– Откровенность за откровенность, – ответил Фишер, для финального эффекта напуская на себя суровость. – По этому пункту барон не может быть компетентным свидетелем. До того как вы вошли, он некоторое время находился без сознания. Возможно, когда вы помешали мне, я снимал серебряный купол…
Доктор Раппершвилль побледнел.
– …А возможно, – спокойно продолжал Фишер, – я ставил его на место.
Такое предположение потрясло Раппершвилля, как гром с ясного неба. Ноги у него подломились, и он чуть не опустился на пол. Закрыв глаза руками, он зарыдал, как ребенок, или, скорее, как сломленный горем старик.
– Он опубликует это! – истерично выкрикнул доктор. – Вынесет на суд всего мира! Да еще и в такой критический момент…
Отчаянные усилия помогли швейцарцу все-таки взять себя в руки. Несколько минут он шагал поперек площадки с опущенной головой и скрещенными на груди руками. Затем, снова повернувшись к своему собеседнику, произнес:
– Если любая названная вами сумма…
Фишер лишь коротко хохотнул, не дав ему договорить.
– Тогда, – сказал Раппершвилль, – если… Могу я довериться вашему великодушию?..
– Дальше! – требовательно отозвался Фишер.
– …И вашему честному слову, что вы будете хранить полное молчание относительно увиденного?
– Молчание до того момента, когда барон Савич прекратит свое существование?
– Да, этого достаточно, – ответил Раппершвилль. – Когда он прекратит существовать, я тоже умру. Каковы ваши условия?
– Вся история здесь и сейчас. И безо всяких утаек.
– Вы требуете страшную цену, – сказал Раппершвилль, – но на карту поставлено кое-что гораздо большее, чем моя гордость. Вы услышите всю историю.
После долгого молчания он продолжил:
– Я прошел обучение на часовщика в кантоне Цюрих. Без лишней скромности могу утверждать, что добился в этом ремесле выдающихся успехов. Мои изобретательские способности позволили мне провести серию экспериментов, касающихся возможностей чисто механических устройств. Я изучил и усовершенствовал лучшие автоматы, когда-либо созданные человеческим гением. Особенно меня интересовали вычислительные машины Бэббиджа. В идеях Бэббиджа я увидел зародыш открытий, куда более важных для мира.
