Василий Скородумов - Ветер перемен
- Она висит здесь третий день? - ужаснулся Антон. - Боже!
- Ну да! Иногда приходит в себя и просит пить...
- Она еще и живая? - не скрывая отвращения и ужаса скривился Юра.
- Гуманнее надо быть, Веля. Пускай она воровка, но это не повод поступать с ней так. Вы же люди, а не звери.
Велимир Андреевич ничего не сказал на это.
- К тому же вы не пробовали разобраться в произошедшем? - продолжил дядя Вова. - Может быть, она совершила кражу от безысходности. Положение вынудило, например. Или, как знать, возможно эта женщина ни в чем не виновата?
Велимир Андреевич продолжал молчать, становясь все угрюмее.
- Это что ж получается, без суда и следствия? И так жестоко? Никак не ожидал от тебя такого?
- Я пытался смягчить наказание, - хриплым голосом прошептал Велимир Андреевич. - Но меня не послушали. Я же ведь не единоличный правитель, на зеленой ветке что-то сродни Семибоярщины. Три начальника, три головы, три разных мнения. Насчет этой женщины Кутепа и Борзов - мои, так сказать, коллеги - долго не думали: сразу приговорили к повешению на крюки. Я делал попытки переубедить их, чтобы они изменили свое решение, но ничего не получилось. Уперлись как бараны, как итог: два голоса против одного - преимущество.
Велимир Андреевич сейчас действительно раскаивался, это было видно. Тогда почему же он так смаковал то, что женщина страдала, почему говорил, что это самая подходящая для нее казнь? Но скорее всего мне просто показалось. На самом деле ему было неприятно это, он даже ни разу не взглянул на тело. Вероятно, Кутепа и Борзов затуманили ему мозги, внушили, что все делают правильно. Вот Велимир Андреевич и повелся. А теперь опомнился. Кто ж его разберет?
- Разрешите, я схожу к себе и заберу то, зачем мы собственно сюда и приехали? - спросил Велимир Андреевич после затянувшейся паузы. Похоже, он очень жалел, что привел нас сюда.
- Конечно, давно пора! - кивнул дядя Вова.
Велимир Андреевич ушел, и мы остались стоять на станции вчетвером. Почему-то никого кроме нас и подвешенной на крюках женщины здесь не было. Либо все сидят в своих палатках, либо станция пустует. И мне хотелось бы верить, что второй вариант в итоге окажется правильным.
Я снова посмотрел на женщину, хотя отчаянно пытался заставить себя этого не делать. Была ли она еще жива или уже умерла. Подумать только, три дня висеть неподвижно в таком состоянии, испытывая чудовищную боль. Не каждый перенесет такое.
Ее голова была опущена вниз, но я четко видел ее лицо, хоть оно и было почти все в крови. Женщину можно было назвать красивой. На вид ей было лет тридцать, может, чуть больше. Кудрявые рыжие волосы едва доставали до плеч. На левой щеке, рядом с верхней губой была необычная родинка - в форме полумесяца. Это показалось мне странным, поскольку таких мне еще видеть не приходилось.
Вдруг - от неожиданности я попятился, и чуть было не споткнулся о присевшего на корточки Юру - она открыла глаза и внимательно посмотрела на меня. Зрачки ее ходили вверх-вниз, женщина как будто изучала меня, считывала обо мне информацию, как если бы она была сканнером, а я - штрих-кодом. Ее оживление увидели и все мои спутники. Юра даже наставил на нее автомат, хотя максимум, что она могла нам сделать, так это плюнуть в нашу сторону. И то, боюсь, даже на это у нее могло не хватить сил.
Женщина открыла рот и попыталась что-то произнести, но ничего, кроме тихого шипения мне услышать не удалось. Но по движению губ я догадался, что она просит пить. Я не зная, что делать и не в силах отвести от нее взгляда, заворожено наблюдал за ее тщетными попытками произнести хоть одно внятное слово. Мне было очень жаль ее; я очень хотел ей помочь, но не знал как.
Она все еще пыталась сказать то слово, которое никак не желало слетать у нее с губ, когда я, собравшись с духом достал из поясной кобуры пистолет и прицелился женщине в голову. Я долго еще не нажимал на курок - ждал, что кто-нибудь остановит, но ничего подобного - все, кажется, одобряли мое решение. Женщина, увидев направленное на нее дуло пистолета, ненадолго прикрыла глаза, а затем, открыв их снова, решительно посмотрела на меня и едва заметно кивнула. Она была готова принять смерть - единственный способ облегчить ее страдания. Это знак послужил мне толчком к действию.
Раздался выстрел и эхом разлетелся по всей станции. Пуля попала точно в лоб и мгновенно оборвала жизнь женщины. Настал конец ее мучениям.
- Ты все сделал правильно, Олег! - прошептал Антон. - На твоем месте я поступил бы точно так же.
Из палаток стали выходить люди, привлеченные звуком выстрела. Они удивленно косились то на нас, то на уже точно труп женщины. Слава Богу, они не стали ничего расспрашивать, а, только еще немного поглазев, стали возвращаться обратно. Из дальней палатки выбежал встревоженный Велимир Андреевич.
- Что случилось? Я слышал выстрелы...
- Олег облегчил страдания этой несчастной, - объяснил дядя Вова. - Тебе это следовало сделать еще три дня назад.
- Давайте больше не будем об этом, хорошо? - немного нервно сказал Велимир Андреевич.
- Угу. Ты взял то, что хотел.
- Взял. Можем отправляться дальше.
- Ну и славненько. А то не по душе мне это место, - пробормотал дядя Вова, скосив взгляд на висящее на крюках тело.
Мы снова сели в дрезину на те же самые места и отправились на "Пролетарскую". "Елизаровская" осталась позади и я вряд ли когда-нибудь еще туда попаду, но как бы там ни было, с этой станцией у меня будут связаны исключительно негативные воспоминания.
* * *
Поездка прошла практически незаметно. Я только хотел спросить, сколько нам еще ехать, как выяснилось, что мы достигли пункта назначения.
"Пролетарская" представляла собой ничем не примечательную станцию открытого типа. По обеим сторонам платформы высились колонны. А основной достопримечательностью являлась торцевая стена-стела, на которой были изображены символы советской власти - горельеф "Серп и молот". Так было до Катастрофы. Теперь же станцию было попросту не узнать - столько всего изменилось.
Вестибюль "Пролетарской" вживую мне видеть не приходилось, его я видел только на картинках. Но в глаза сразу бросились перемены на станции. На потолке висело огромное изумрудное полотно, говорящее о принадлежности "Пролетарской" к зеленой ветке. В правом от меня краю, то есть в том месте, где гермозатвор перекрывал выходы к эскалаторам, находился целый ряд палаток.
В центре - я никак не ожидал этого увидеть - стоял ринг, почти как настоящий, боксерский, только чуточку поменьше и представлял он из себя всего лишь четыре крепко вколоченные в пол сваи с натянутыми на них тремя рядами канатов. И в данный момент там проходил бой. Арену облепило не меньше пяти дюжин человек, которые радостно улюлюкали и кричали. Увидев мой удивленный взгляд, Велимир Андреевич подошел поближе и гордо сказал:
