Аркадий Стругацкий - Фантастика-1964
Егоров потянулся, соскочил с постели и пружинящим шагом прошелся по приятно холодившему пластику пили. Он чувствовал себя хорошо и бодро, ему было беспричинно весело. Казалось, ночной ливень смыл с него усталость, горечь неудач и часть тревоживших и одолевавших его забот.
Ему захотелось немедленно что-то делать, энергично действовать. Егоров подумал, что в таком состоянии он легко мог бы пробить план исследований плато Акуан и даже организовать там работу.
Но, к сожалению, ни пробивать заявку на исследовательские работы, ни организовывать уже было не нужно. Заявку отклонили за нереальностью месяц назад, а в его организаторские способности никто не верил. И вообще Егоров находился в недельном отпуске и должен был отдыхать, а не работать. Избыток энергии он употребил на тщательную чистку зубов, а хорошее настроение разрядил в популярной песенке “Пишу тебе я на Луну…” При первых же звуках его голоса дверь номера распахнулась и вошла дежурная. Она осведомилась, кто здесь звал на помощь и почему для этой цели не пользуются звонком. Покрасневший Егоров начал отказываться, но женщина стояла на своем. Она утверждала, что слышала жалобный душераздирающий крик, перешедший в хрипение умирающего. Егоров объяснил, что таковы его вокальные возможности. Дежурная подозрительно посмотрела на него, и было видно, что она не верит ни единому его слову. Она заглянула под кровать и в открытый стенной шкаф. Возможно, она искала труп или связанное тело с кляпом во рту.
Во всяком случае, Егорову так показалось. С большим трудом ему удалось выпроводить из номера этого пожилого детектива в юбке.
В станционной лучезарное настроение Егорова подверглось еще одному испытанию.
— Винтолет будет только после двенадцати, автолеты… — кассир на мгновение запнулся, — все.
— Что все? — спросил Егоров с раздражением, разглядывая совершенно лысую голову этого сравнительно молодого человека.
Кассир поднял на него рыженькие бровки. В зеленых глазах мелькнула насмешка.
— Все, товарищ, значит все, — сказал он, склонив голову набок. — Все билеты проданы, все места распределены, для вас ничего нет. Подождите, после двенадцати будет винтолет, он прихватит опаздывающих.
— Я здесь уже со вчерашнего вечера жду.
— Вы не один ждете. Другие тоже ждут.
— Мне каких-то паршивых сорок километров…
— А мы дальние расстояния не обслуживаем. У нас всем нужно не дальше ста километров.
Егоров почувствовал острое желание плюнуть на сверкающую лысину. Он, проглотил слюну и, сжав зубы, отошел от окошка. Настроение было испорчено.
Егоров уныло окинул взглядом пассажиров. Яркое солнце, проникавшее сквозь стеклянные стены, приветливо освещало озабоченные лица мужчин, загорелых и обветренных, с большими сильными руками, бровастых и щекастых женщин в хустках-платках, закрывавших лоб до самых глаз, детей, возившихся у ног спокойны родителей. Негромкий мелодичный говор, наполнявший зал, переливался всеми красками музыкальной украинской речи. Егоров сел и задумался. Ему нельзя терять больше ни одной минуты, а он должен сидеть и дожидаться этого клятого винтолета.
Среди присутствующих возникло какое-то движение. Казалось, в зал пустили ток, который побежал по креслам сидений, заставляя людей поворачивать головы в одном направлении. Сладкоголосые скептические “та ну, “та шо це вы!” оборвались, женщины и мужчины уставились на какую-то фигуру, возникшую в прозрачных вращающихся дверях; только дети сохранили горячую заинтересованность в достижении своих многочисленных целей и ни на что не обращали внимания.
Егоров тоже посмотрел на дверь и увидел странного человека. Первое впечатление было неопределенным. Тревога и ощущение опасности охватили его.
Человек был дьявольски красив. Его красота была подобна вызову или удару кнутом. Все в нем было законченное, совершенное и в то же время невероятно экстравагантное.
Красота — это высшая гармония, многочашечные весы, все чашки которых старательно уравновешены природой. Оригинальность порождается удачным отклонением от равновесия. В незнакомце был именно тот миллиграмм уродства, который делал его красоту гениальной.
Человек, вероятно, привык находиться в скрещении взглядов. Он подошел к окошку кассы так, словно в зале никого не было. Он заглянул в окошечко, где плавала голая макушке зеленоглазого кассира, спросил с легким иностранным акцентом:
— Вам звонили только что про меня?
Макушка запрыгала, как поплавок в ветреный день, когда клев плохой и бесконечная рябь бежит по свинцово-серой воде. Егорову была видна тощая рука в веснушках с рыжими волосками в том месте, где белый манжет плотно обхватывал запястье. Рука подобострастно взвилась и мягким движением опустила на барьер билеты.
Красавец кивнул головой и, сунув билеты в карман, направился к выходу. Кассир приподнялся над сиденьем и крикнул вслед:
— Ваш автолет в третьем гараже! Справа, как выйдете…
Незнакомец, не оборачиваясь, снова кивнул.
Егоров подошел к кассе.
— Значит, у вас был свободный автолет? — спросил он нарочито спокойно.
Рыжебровый некоторое время строчил что-то в своих бумажках, потом медленно поднял голову.
Он смотрел на Егорова удивленно и непонимающе.
Он, конечно, не узнавал его.
— Какой автолет? — слабым, усталым голосом спросил он.
— Тот, что вы только что отдали этому иностранцу.
— А-а-а, — протянул кассир и углубился в накладные.
Егоров почувствовал, что желчь вышла из печени и, минуя камни, расставленные в желчном пузыре, поднялась к голове, застлав поле зрения плотным коричневым туманом.
— Я с вами говорю! — гаркнул он, ударив кулаком по стойке.
Накладные и квитанции, наколотые на сверкающие бюрократические пики, баночка с клеем, чернильница из лунного камня — все, как один, подпрыгнули, испуганно звякнув, и шлепнулись на стол.
Баночка перевернулась, из нее выползла колбаска прозрачного желтоватого клея. Кассир, побледнев, вскочил:
— Вы за это ответите! — Он нажал кнопку.
Егорову пришлось еще долго размахивать руками, кричать, оправдываться, объясняться, усовещивать, призывать, угрожать и льстить, пока, наконец, в девятом часу он не выехал на машине начальника станции. Вместо быстрого мощного автолета ему пришлось сесть в допотопный автомобиль, прихотью судьбы заброшенный в сарай начальника местной службы движения.
Мысленно установив генетическую связь между станцией и начальником, с одной стороны, и животными, преимущественно собачьего рода, с другой, Егоров успокоился и начал осматривать окружающий мир. А он был прекрасен. Высокое голубое небо с мелкими полупрозрачными облачками было заполнено теплом и светом. Свежая, еще зеленая пшеница сверкала росой. Над степью разливался аромат здоровой радостной жизни. Врывавшийся в машину ветер эластичной прохладной струей теребил егоровские вихры, и ему казалось, что у него вместе с волосами без боли отрывается и улетает кожа… Слабый запах степи пронимал его, как стакан перцовки после долгой холодной охоты.
