Сергей Андреев - Особый контроль (сборник)
— Как ты нашел меня? — первой нарушила молчание женщина. — И зачем?
Филипп приблизился.
— Мне сказал Май… но я не искал тебя, честное слово… хотя, вру, не искал, но ждал. А зачем?.. Может, потому что хочу разобраться…
— В чем?
— В тебе… в себе тоже.
— Странные слова в твоих устах. Обычно ты более категоричен. И все же ты напрасно пришел сюда.
Филипп стиснул зубы.
— Наверное, ты права. Мне говорил Ребров, я не послушал. Но уж коль так получилось, позволь побыть с тобой немного…
Он взял ее за руки, холодные, как скалы вокруг. Аларика покачала головой, высвободила руки.
— Ты напрасно пришел… во всяком случае сегодня. Слишком легко тебе даются слова, я знаю. И еще ты забыл, что между нами прошел третий, которого я любила.
— Тогда я приду завтра.
— Не знаю. Пусть это будет завтра, а сегодня — уходи.
Филипп молча поклонился и пошел в темноту, унося взгляд Аларики, твердый взгляд взрослой женщины, знавшей, что такое любовь. И все же… Она сказала — любила, — бормотал он про себя. — Любила, а не — люблю! Значит, не все еще потеряно? Кто бы помог разобраться, возможно ли это? Или не надо разбираться, ставить точки над “i”, пусть все идет так, как идет?..
Хор прибоя уже не казался ни торжественным, ни грозным — он был скорее насмешливым и угрожающим, веяло из фосфоресцирующего мрака холодом и безнадежностью…
Если не знает никто, почему улыбаемся мы,
И не знает никто, отчего мы рыдаем.
Если не знает никто, зачем рождаемся мы,
И не знает никто, зачем умираем…
Филипп оступился, больно ударился коленом о камень и погрозил кулаком океану. Оглянулся, но Аларики уже не было видно. Только клочья светящейся пены проносились над мокрыми скалами, словно странные электрические птицы из неведомого мира.
Если мы движемся к бездне, где перестанем быть,
Если ночь перед нами нема и безгласна…
Давайте, давайте, по крайней мере, любить!
Быть может, хоть это не будет напрасно…8
— Когда это произошло? — спросил Богданов, чуть более бледный, чем обычно.
— Вчера утром, между завтраком и обедом, — сказал угрюмый Йос.
Два часа назад из сектора скорой помощи УАСС пришло сообщение о смерти эфаналитика отдела безопасности Василия Богданова. Его нашли мертвым после сеанса компьютерного расчета, но тема расчета оказалась стертой в памяти “Умника” — большого киб-интеллекта Управления, и это было необъяснимо: стереть расчет не мог бы и сам оператор.
Томах невольно сравнил это происшествие с недавними событиями: появлением “зеркальных перевертышей”, пропажей грузов и главное — с проникновением в наглухо закапсулированную космостанцию над Орилоухом. Не есть ли это звенья одной цепи?
— И никаких предположений? — спросил он глухо.
Начальник отдела безопасности покачал головой.
— Никаких. Диагноз — колоссальное нервное переутомление и, как следствие, обширный отек мозга.
— Кто ведет расследование? — спросил Богданов. Он тоже выглядел достаточно спокойным, только у губ легли скорбные складки.
— Пока Шалва, но что он может сделать, не имея предпосылок? Врачи разводят руками, случай беспрецедентный. Непонятно уже то, почему “Умник”, связанный с медсектором напрямую, не вызвал скорую сразу после происшествия. А на вопрос, почему он этого не сделал, ответил: оператор с ним не работал!
— Откуда же тогда переутомление? — спросил Томах. — Свидетели включения “Умника” есть?
— Нет, — коротко ответил Йос. — Тестирование “Умника” показало, что он работал с Василием в режиме “один на один”, но какую проблему они решали — неизвестно.
— Я догадываюсь, над чем работал Василий, — медленно проговорил Богданов. — Я подкинул ему проблему “зеркальных перевертышей” в интерпретации Славы — что они суть средства наблюдения плюс исчезновения грузов, идущих на периферию. Видимо, он пытался сделать глубокий прогноз.
— Над прогнозом даже эфаналитики не работают до сверхизнеможения. — Керри Йос встал, подошел к Богданову и положил ему руку на плечо. — Нужен профессионал-вычислитель, который смог бы выдержать гонку с “Умником” в режиме “один на один”. Это вывод кибернетиков, конструкторов “Умника”. Только тогда появится шанс заставить его при перенапряжении восстановить память хотя бы частично по “рассеянному эху” прежних вычислений в блоках эмоций. Ваш друг Филипп Ромашин, по-моему, подошел бы по всем статьям, я слышал об его открытии, но он не сотрудник отдела, а риск в этом деле превышает границы допуска для гражданских лиц. Тебя я тоже не пошлю, на вас со Славой и без того повисло дело Наблюдателя. Кто подойдет?
— Надо подумать, — сказал Станислав. — Но идея взять Филиппа…
— Что, не подходит?
— Почему же, подходит. Просто я думал… не рано ли? Вы же сами вспомнили открытие, связанное с его именем, он талантливый конструктор и к тому же спортсмен высокого класса…
— Вот-вот, одни добродетели. — Керри позволил себе пошутить. — Именно это меня и привлекает, особенно то, что он спортсмен. Кто-нибудь из вас знает его физические данные?
— Я знаю, — сказал Томах, — не раз его массажировал. По нашей классификации Филипп — эктомидиал9. Чуть-чуть больше, чем надо, вспыльчив, но энергичен, великолепно развит, реакция феноменального типа плюс, кстати, пробуждающийся вкус к риску.
— Ну, последнее, пожалуй, лишнее, — проворчал Керри йос. — Я бы хотел, чтобы этот вкус не развивался по экспоненте.
— У Василия тоже была реакция феноменального типа и чутье опасности, — напомнил Богданов. — Плюс двенадцатилетний опыт работы в Управлении.
Начальник отдела в задумчивости прошагал вокруг лужицы воды в сверкающем ледяном гроте — так был настроен видеопласт кабинета — и сказал, легонько стукнув кулаком по стене:
— Не о нем сейчас разговор, я имею в виду, не о Ромашине. Подумайте до вечера, потом поговорим. Надеюсь, вы понимаете важность своей работы по “зеркалам”. Уж очень похоже, что кто-то недавно начал “пасти” нас, человечество, хотя и очень робко, на дальних подступах в нашему центру.
— Как мы за Орилоухом? — уточнил Богданов. Керри Йос остро посмотрел на заместителя.
— Аналогия есть, однако различий между нашим и их наблюдением гораздо больше, чем сходства. Тем более, что мы не знаем пока целей Наблюдателя.
— Правильно, — согласился Томах. — При тех возможностях, что демонстрирует наш Наблюдатель, — вспомните вскрытую станцию над Орилоухом, — он мог бы следить за нами, не открываясь, очень долго. У меня создалось впечатление, что открылся он намеренно. Зачем?
