Евгений Филенко - Сага о Тимофееве (сборник)
Сопровождаемый скрежетом суставов, сделавшим бы честь самому уважаемому ревматику, Тимофеев освободился-таки от простыней, не без труда отклеился от напольного коврика и потянулся за одеждой.
– Чародей! – внезапно вскричал он, если только можно назвать криком инфразвуковые колебания. – Его вылазка!
Он вдруг вспомнил свой совет насчет трения, необдуманно поданный давеча чуть тепленькому от возлияний зарубежному гостю.
– Чертов предприниматель! – громыхнул Тимофеев и, преодолевая сопротивление взбунтовавшихся сил трения, потянул на себя все, что мог.
Ему пришлось оставить эти попытки, поскольку ткань его брюк слегка задымилась. Замотавшись в более уступчивую простыню и живо напоминая внешним видом древнеримского сенатора, затеявшего дворцовый заговор, он доковылял до дверей и с ужасом подумал, что было бы, имей он привычку пользоваться замком. Но, как известно, такой привычки за свою недолгую биографию Тимофеев благополучно не приобрел. Поэтому он опасливо приналег на дверь, и та, поразмыслив, уступила.
Сбирая пятками поролоновые дорожки в коридоре, он достиг номера, где обитал Гэллегер. Здесь Тимофееву пришлось признать, что до сей поры ему немыслимо везло: и эта дверь была приоткрыта. Очевидно, патентовед-экспериментатор не нашел в себе сил запереть ее на ночь. Гнусно визжа петлями, она пропустила Тимофеева вовнутрь. Номер, между тем, пустовал.
– Джим! – иерихонской трубой заухал Тимофеев.
Где-то наверху, в районе люстры, ему почудилось неясное шевеление. Тимофеев, скрипнув позвоночником, поднял голову. А затем его нижняя челюсть с хрустом отвисла.
На потолке, притулив к люстре подушку и завернувшись в клетчатый плед, в раздольной позе возлежал Гэллегер. Его затянутые поволокой глаза без особой осмысленности взирали на вошедшего.
– Хэлло, Вик! – зарычал он. – Что ты там делаешь вниз головой?
Тимофеев собрал все душевные силы, чтобы унять вспыхнувшее с небывалой силой раздражение.
– Лично я стою, где положено, – с нажимом ответил он. – А ты спишь на потолке! И будешь спать, покуда не протрезвеешь!
Частный чародей завертел всклокоченной головой, понемногу приходя в себя. Ему сделалось дурно.
– Внизу мне показалось жарко, – прогремел он жалостливо. – Я стал искать сквознячок, но не нашел… Вик! Спасите наши души! Сними меня отсюда!!!
– Что ты сделал перед этим? – допытывался Тимофеев.
– Ничего особенного, – причитал Гэллегер. – По твоему совету… Прибор для локального усиления трения…
Взгляду Тимофеева предстало нечто отдаленно напоминающее будильник без корпуса, сиротливо лежавшее среди окурков на журнальном столике.
– Буржуй недобитый, – устало возмутился Тимофеев. – Шуток не понимаешь? Все нормальные изобретатели борются за то, чтобы преодолеть силы трения, а ты что наделал?
– Сними меня, – тихонько попросил Джим. – У меня сейчас голова отпадет. Я думал – с перепою, а оказывается – с потолка… Я хочу к тебе! Янки, гоу на пол!
И отходчивый Тимофеев полез на стенку.
Очевидно, в непосредственной близости от прибора коэффициент трения возрастал неограниченно, поэтому народному умельцу не составило большого труда проползти по стене до самого верха, а затем, для приличия немного поборовшись с психологическим барьером, перебраться на потолок. Где подтягивая, а где подталкивая, он вынудил деморализованного Гэллегера отцепиться от люстры и совершить обратный путь. Стеная и жалуясь на свое пагубное пристрастие к алкоголю, Джим отлип от стенки и угнездился в постели в позе отходящего праведника.
И тут в номер вошла девушка Света.
Она выглядела весьма неважно. Должно быть, и ей перепала своя доля мучений. Света, как и ее суженый, была закутана в простыню, хотя несла свой наряд с гораздо большим изяществом.
– Витенька, – позвала она прокуренным басом. – Что же происходит с самого утра?
От предосудительных звуков собственного голоса ей сделалось горько, и ее губки задрожали.
– Света! – со всевозможной нежностью заревел Тимофеев. – Только не плачь! Это все Джим напортачил! Он усилил трение, и твои голосовые связки работают ненормально! Воздух о них сильно трется! И суставы тоже трутся! Это пройдет, он сейчас все исправит…
– Легко сказать, – пророкотал Гэллегер. – Если бы мне помнить, как это делается…
– То есть как? – опешил Тимофеев.
– Тривиально. Я никогда не помню, что делаю в нетрезвом облике. Ни поступков, ни изобретений. Если бы мне знать принцип действия этого монстра! – Гэллегер с ненавистью покосился на раскуроченный будильник и утомленно смежил веки.
– Вообще-то за такие дела положено убивать, – зловеще произнес Тимофеев.
– Убейте меня, – с тихой радостью согласился Джим. – Нет сил страдать! Меня снедает похмелье.
– Безобразие! – укоризненно просипела Света. – Надо же изредка думать, прежде чем что-то изобретать! Всякое открытие влечет последствия, и нельзя так безответственно относиться к своим поступкам!
При этих ее словах Тимофеев пристыженно покраснел и сделал вид, что поглощен изучением прибора. Кто-кто, а уж он-то и подавно заслуживал того же упрека. Но ему как любимому человеку многое прощалось.
– Ковбойский принцип, – оправдывался Гэллегер. – Сперва стреляй, потом думай…
– Но вы же не ковбой, а человек! – не унималась девушка.
– Света, – наконец отважился вмешаться Тимофеев. – Присмотри за ним, а то еще умрет в самом деле, международных осложнений не оберешься… А я попробую разобраться в приборе.
И он склонился над будильником.
В это время в вестибюле гостиницы неприкаянные приезжие устраивали инфразвуковую атаку администратору, укрывшемуся от них за стойкой. Как известно, сверхнизкие звуковые колебания способны угнетать человеческую психику, и поэтому администратор, испытывая безотчетный страх, раздавал налево и направо ключи от свободных номеров, которые зажимались на протяжении многих дней. При этом он, соблюдая формальности, объяснял, кому и куда пройти, чем вызывал ответное угнетение и без того расшатанной психики постояльцев, и те, в состоянии, близком к панике, разбредались по этажам. Впрочем, никто не смог попасть в свой номер: ключи, скованные озверевшей силой трения, не проворачивались в замках.
Ни Тимофеев, ни сам Гэллегер не могли знать, что агрессивный прибор заработал вразнос, и сфера его действия, прежде ограниченная комнатой заграничного чародея, уже расползлась до нижних этажей гостиницы и теперь серьезно угрожала улице.
Преодолевая телесную немощь, Тимофеев взял отвертку, позабытую Гэллегером на столике, и осторожно коснулся обнаженной схемы. Он все еще смутно представлял себе, какими катакомбами блуждала разнузданная инженерная мысль пьяного патентоведа. Сам виновник событий недвижимо лежал на постели и гулко стонал. Впрочем, присутствие девушки придавало ему некоторый избыток сил, и потому его безвольно свисавшая на пол рука дрогнула, со скрипом согнулась в локте и легла на талию Светы.
