Фриц Лейбер - Серебряные яйцеглавы
Зейн Горт мигнул своим фонарем, что означало улыбку.
— Самые первые роботы — асексуальные, конечно, или, скорее, протосексуальные — были высокоразумны и великолепно справлялись с возложенными на них обязанностями, и это не вызывало у людей нареканий. Но они были подвержены припадкам ужасной депрессии, часто проявляющейся в чрезмерной рабской психологии и приводящей к чему-то вроде меланхолии или инволюционного психоза, которые нельзя было вылечить даже электрошоком, и заканчивающимся, как правило, смертельным исходом. Очень немногие тогда понимали, что роботы запросто могли умереть, да и сейчас могут, клянусь святым Айзеком! Они были слепы, не замечали великого таинства рождения хрупкого разума и сознания. Даже сегодня люди, кажется, думают, что роботу не нужно сознание, считают, будто его можно разобрать и держать на складе дни и даже десятилетия, а после сборки он будет все тем же роботом. Но, клянусь святым Айзеком, это не так! Даже искра сознания позволяет роботу оставаться живым, быть единственным в своем роде. Если же эта искра погаснет, такое случается при полной разборке, робот умирает, а то, что будет смонтировано из его частей, — это совершенно иное создание типа железного зомби. Вот почему роботы должны разработать и провести в жизнь закон о своей защите, ведь электричество для нас — то же, что для вас воздух и вода!
Впрочем, я снова отвлекся. Я говорил о том, как первые модели роботов — протосексуальные — почти неизбежно страдали от меланхолии и инволюционного психоза, проявлявшегося в рабской психологии. Ну так вот. В те первобытные дни был один робот, который работал горничной и компаньоном у весьма богатой леди. Он часто читал своей хозяйке романы — согласитесь, случай сам по себе редкий. Этот робот (роботесс тогда, конечно, не было, но хозяйка все же называла его женским именем Макинья) страдал тяжелейшей формой меланхолии, которую обслуживающий механик — только представьте, в те дни не было врачей для роботов! — скрывал от хозяйки. Кроме того, механик отказывался даже выслушивать весьма примечательные мечты Макиньи. Это происходило, я уже говорил, во времена, когда некоторые люди, как ни парадоксально, все еще не верили, что роботы живы и обладают сознанием, хотя данное обстоятельство и было юридически закреплено во многих странах. Практически во всех передовых странах роботы выиграли освободительную борьбу и были признаны свободными деловыми машинами, металлическими гражданами своего государства. Достижение это, как оказалось, принесло больше преимуществ людям, чем роботам. Такова уж природа человека: ему гораздо легче оставаться в стороне и получать регулярные платежи от амбициозного, предприимчивого, полностью застрахованного робота. При этом не нужно уже заботиться о нем, управлять им и нести за него ответственность.
Однако я вернусь к Макинье. Однажды она удивительным образом обрела присутствие духа — перестала смотреть в пространство, не ходила тяжелой неуклюжей походкой лунатика, не падала на колени, не била с подвыванием поклонов: «Ваша раба, сеньора». Это случилось, когда Макинья читала хозяйке (которая, уверен, не придавала этому значения) «Я — робот» Айзека Азимова. Сей старинный научно-фантастический роман с такой поразительной точностью предсказывал и с такой живостью обрисовывал развитие и становление психологии роботов, что Макинья почувствовала сильнейший толчок целительного облегчения. В тот момент произошла фактическая канонизация благословенного Айзека среди нас, железного народа. Железные ниггеры — вы знаете, я горжусь этим определением — нашли одного из своих святых защитников.
Вы можете догадаться об остальном: терапевтическое чтение для роботов, поиск соответствующей литературы для них (очень скудной), попытки людей писать аналогичные книги (почти безуспешно, поскольку не сумели достичь азимовского понимания) или создавать их с помощью словомельниц (не сработало, словомельницы не могли воспроизводить соответствующие чувственные образы, ритм, даже словарь) и, наконец, появление таких авторов-роботов, как я. Количество случаев меланхолии и инволюционных психозов заметно снизилось, хотя они и не исчезли окончательно вместе с шизофренией. Так продолжалось до еще более грандиозного открытия.
Однако рождение роболитературы и творческого труда роботов было само по себе огромным шагом вперед, не говоря уже о медицинском аспекте проблемы, ибо все происходило как раз тогда, когда человеческие писатели уходили со сцены, оставляя ее словомельницам. Словомельницы! Черные бездушные пауки, плетущие паутину лживых эмоций и переживаний! Черные чрева — прости, Гаспар, мою горячность — умственной смерти! Мы, роботы, умеем ценить самосознание, возможно, потому, что оно приходит к нам сразу, чудесным образом, и дурманить его словодурью — все равно, что сжигать свои схемы разрядами. Конечно, некоторые роботы становятся слишком неумеренными в потреблении электричества, но эта жалкая кучка наркоманов скоро вымрет от перегрузки, если не найдет спасения в обществе анонимных электроголиков. Позвольте сказать вам…
Зейн Горт прервал вдохновенный монолог, видя, что няня Бишоп машет ему рукой.
— Простите, Зейн, все это крайне интересно, но через десять минут мне придется вернуться к гениальной братии и заняться некоторыми другими делами. А вы еще обещали рассказать о сексе роботов, как он появился и все такое.
— Правда, Зейн, ты собирался объяснить, откуда взялись роботы и роботессы.
Зейн Горт окинул молодых людей своим единственным глазом.
— Как вы все похожи, — сухо заметил он. — Вселенная велика, удивительна, захватывающа, полна неистощимой красоты и бесконечно разнообразной жизни, но лишь одно вас, людей, по-настоящему интересует. То, что заставляет вас покупать книги, создавать семьи и даже атомные теории (представьте себе) или писать стихи. Секс!
Гаспар и няня Бишоп запротестовали, но робот повел захватом:
— Ну да ладно. Мы, роботы, в такой же степени заинтересованы в нашем виде секса — с исключительно металлическими соединениями, яростными налетами электронных бурь, пылким вторжением в самые интимные схемы, — как и вы!
И он грубовато подмигнул фонарем.
27
— В центре обслуживания роботов доктора Вилли фон Вупперталя, — продолжал Зейн, — этого мудрого старого инженера — роботам позволяли лечиться электрошоком и самим выбирать величину напряжения, силу тока, длительность и другие условия. Видите ли, электрошок оказывает на электронный мозг такое же благоприятное воздействие, как и на страдающий от меланхолии или депрессии человеческий мозг. Однако, так же как и у людей, электрошок — обоюдоострое оружие и им нельзя злоупотреблять — доказательством тому служат ужасные примеры электронаркомании.
