Андрей Мартьянов - Возрождение надежды
— Но ведь Фарр не чародей! Он не обучен магическим искусствам…
— Ты забыла, что он священнослужитель.
— Ох, ну ладно! — капризно передернула плечами Лоллия. — Ты, кажется, сам толком не знаешь, какая связь существует между верой, нравственностью и магией.
— Человеческой магией, — уточнил вельх. — Не знаю, какая связь, но знаю, что существует. А веду я это к тому, что ежели семьсот с лишним лет назад обуздывать Подгорного Властелина отправились люди бескорыстные, готовые жизнями своими заплатить — и заплатившие! — за спасение мира, то теперь… Сдается мне, Лурий послал в Логово Подгорного Повелителя тех, кто каким-то образом способствовал пробуждению его ото сна, и, значит, пользы их усилия принесут не много. Согласись, самая горячая, самая блестящая и вдохновенная проповедь, написанная самым праведным из ваших жрецов, показалась бы лживой и не произвела бы на слушателей ожидаемого впечатления, прочитай ее твой венценосный супруг?
— Пожалуй, ты прав, — нехотя согласилась Валери-да. — Если все обстоит так, как ты говоришь, то дела наши плохи. Но, клянусь Богами Небесной Горы, как только мы покончим с Тиргилом, я вытрясу из Лурия — с твоей помощью, естественно — все, что он знает о Подгорном Властелине. И не быть мне царицей, коли в самое ближайшее время ты не получишь находящиеся у него манускрипты Далессиния!
Лицо Валериды омрачилось, когда она представила, какая участь постигнет переселенцев и посылаемые на западное побережье соседнего материка лагиторы, если, разгромив Нарлак, Хозяин Степи повернет свое войско на юг, дабы очистить завоеванные им земли от заморских пришлецов. Долго, впрочем, предаваться невеселым размышлениям ей не пришлось. С палубы нагонявшего их судна множество глоток недружно, но с чувством рявкнуло:
— Слава Божественной! Многие лета Лоллии! Да здравствует царица!..
Валерида подняла руку и солнечно улыбнулась, приветствуя горожан, плывших свергать с трона ее супруга, а Кэрис что есть мочи заорал:
— Слава гражданам Арра!
— Слава!..ава!..ва! — пронесся над водами Опалового залива рев тысячи глоток, заставивший чаек прекратить ловлю рыбы и взмыть в поднебесье.
— Эк их разбирает! — улыбаясь еще шире, пробормотала Лоллия, решив, что уж теперь-то на Хрустальном мысе точно не осталось ни единого человека, который бы не знал о приближении мятежников к загородному дворцу Тиргила.
Благодаря заботам Агрика Божественному до самого полудня было неизвестно о событиях, происшедших в Арре минувшей ночью. Соглядатаев его, равно как и тайных гонцов, посланных к Царю-Солнцу оставшимися ему верными отцами города и чиновниками, перехватывали армеды, специально выставленные для этой цели вдоль невысокой стены, перегораживающей сильно выдающийся в море мыс. Хватали и тащили в оружейный склад, превращенный в узилище, всех без разбору: привезших зелень и фрукты селян, торговцев тканями и украшениями, конюхов и воинов, возвращавшихся от девок из расположенной неподалеку деревни, любовников, ушедших с Хрустального мыса поздней ночью и надумавших вернуться поутру, а также приехавших в Герберум эпитиаров, загодя получивших от Тиргила дозволение посетить его загородный дворец и столь несвоевременно решивших воспользоваться им. Агрик полагал, что весть о мятеже мог сообщить Божественному кто угодно, и не желал рисковать.
Хотя, ежели разобраться, никакого риска не было и в помине. Узнав от посланца Лоллии о произнесенной Лу-рием Витиром в амфитеатре Жентала речи, арвагет Первого — охранного — лагитора понял, что может безбоязненно проткнуть Тиргила мечом, утопить в нужнике или скормить обитателям зверинца. План, который они с Ва-леридой скрупулезно приводили в исполнение несколько лет кряду, совпал — не мог не совпасть! — с замыслами физола Арра и принес долгожданный результат. Царь-Солнце был обложен со всех сторон, пусть даже сам он об этом пока не догадывался, и теперь любой мог безбоязненно прикончить его. Однако вместо того, чтобы нанести ему смертельный удар, Агрик позорнейшим образом медлил и терзался сомнениями. Несколько раз он пробирался к покоям Божественного, представляя, как входит в них и вспарывает ненавистному извращенцу его дряблое брюхо, и всякий раз, останавливаясь перед дверями, не мог заставить себя переступить порог. Он знал, что должен сделать это по тысяче причин, но вот, поди ж ты, не мог. То есть мог, но всячески оттягивал этот миг, ожидая неизвестно чего и вновь и вновь обращаясь к Отцу Созидателю, дабы тот надоумил его, как поступить.
Прикончить Тиргила надобно было прежде всего из государственных соображений, ибо именно из-за него Аррантиада с каждым годом все больше напоминала смердящую помойку. Но разве не оправдывал сам Тиргил свои гнусности и жестокости государственной необходимостью? О, как удобно было, ссылаясь на благо народа, приказать Лурию Витиру — да не допустят этого Боги Небесной Горы! — загнать всех немощных, больных и увечных переселенцев на скупленные по дешевке, разваливающиеся суда, которые можно без сожаления затопить, дабы не везти весь этот человеческий сор за море, где он, так же как и в Аррантиаде, нужен не больше, чем лысому гребень. Удобно, спору нет… Ссылкой на государственную необходимость можно оправдать все, что угодно, и велеречиво разглагольствовать о необходимости быть "добрым, а не добреньким", как любил это делать Тиргил. Но Агрик не был Царем-Солнцем и не желал всаживать меч в брюхо беззащитного, ни о чем не подозревающего человека из соображений "государственной необходимости", несмотря на то что это было предусмотрено их с Лоллией планом.
Хорошо рассуждать о том, что законы Аррантиады надобно менять, плохо, когда для этого ты должен прежде всего убить человека, который тебе доверял и которого ты поклялся защищать даже ценой собственной жизни…
Прикончить Тиргила следовало также за его жестокосердие и бесчеловечность. За подлость и лживость, за глумление над такими понятиями, как милосердие и сострадание, издавна почитавшимися в Аррантиаде священными. Но как назвать того, кто обманул доверие, кто предал… пусть даже и предателя? Кто нарушил клятву верности господину и готовил ему погибель со лживой улыбкой на устах?..
Лоллия тысячу раз повторяла, что Тиргил заслужил тысячу смертей по тысяче причин. Но при всем том хитрая Лоллия не пожелала убить его сама, и теперь Агрик понимал почему. Убивать человека, который тебе доверяет и по-своему любит тебя, сколь бы он ни был отвратительным, тяжело. Это противоестественно. Убить его в порыве ярости ничего не стоит, но хладнокровно и обдуманно нанести предательский удар, от которого нет спасения тому, с кем делил пищу и питие… Да, Лоллия и впрямь была умницей, ежели предусмотрительно ухитрилась взвалить эту грязную работу на него…
