Джон Беркли - Парк Юрского периода: миллионы лет спустя
Словом, Деннис бежал, прижимая к боку коричневую кожаную сумку с заветной жестянкой, стоящей полтора миллиона. Вернее, она будет стоить полтора миллиона через…
Он быстро взглянул на циферблат наручных часов: 20:38:05.
… через две минуты. Ровно через две! Толстяк попробовал прибавить шагу, но ничего не вышло. В голове стоял тупой гул, а перед глазами плыли разноцветные пятна.
«Сейчас я сдохну, — подумал он. — Меня хватит удар. У меня случится инфаркт, разрыв сердца. И я сдохну. Прямо тут. То-то будет сюрприз для Доджсона. В полдень, на пристани. А-ха».
Мысль о Доджсоне прибавила ему сил. Промчавшись по длинному коридору, он свернул направо, прогрохотал набойками по стальным ступенькам лестницы и посмотрел на часы еще раз. 20:39:02. Успел! Его охватило чувство, близкое к восторгу. Он все-таки успел!!! Задыхающийся, в полуобморочном состоянии, но добрался.
Прямо перед ним высился освещенный ярко-белым неприятным светом пятиметровый «стакан»-холодильник. Сделанный из толстого десятисантиметрового стекла и особопрочной стали, «стакан» хранил в себе самую большую ценность этого острова. Эмбрионы будущих динозавров. Окутанные ледяным холодом, рептилии ждали своего часа. Когда их извлекут из стеклянных колб и станут бережно растить, лелеять, кормить до тех пор, пока они не превратятся в настоящих динозавров. Это отделение охранялось особенно строго. Двойные коды на каждом из пяти электронных замков, три камеры наружного, четыре — внутреннего наблюдения, электронные запоры на каждом отсеке, и всем этим распоряжался он, Деннис Хоупер. Сейчас камеры не могли «видеть» его, а значит, ни один из этих раззяв, сидящих сейчас в главном зале, не сможет доказать, что эмбрионы похитил именно он.
Цифры на часах менялись с ужасающей быстротой. Жадно следя за ними, толстяк беззвучно шептал:
— Четыре, три, два, один…
Пискнув, погасли сигналы на камерах, отключились коды замков, даже мертвенно-белый свет вроде бы стал чуть мягче, приглушенней. Деннис быстро подошел к двери и принялся открывать запоры. Уж эту-то систему он знал. Сколько раз ему приходилось лично программировать защиту хранилища эмбрионов. Его великолепная память в нужный момент без задержек выдавала необходимую информацию, и Деннис, спокойно справившись с замками, вошел в помещение. Навстречу ему хлынул поток холодного воздуха. Мокрая гавайка обожгла спину, но толстяк не обратил на это внимания. Холодно не было, наоборот, Денниса прошибал горячий пот. Расстегнув «молнию» на сумке, он достал контейнер, отделил днище. Теперь главным было — не ошибиться, взять то, что нужно. Толстяк принялся открывать отсеки с эмбрионами, выискивая необходимое: «Tyrannosaurus» — три колбы исчезли в контейнере; «Stegosaurus» — еще одна; «VeIociraptor» — две; «Pterosaurus» — три; «Brontosaurus» — одна. Все, этого хватит. По крайней мере, пять из этих тварей будут живы к тому моменту, когда он отдаст контейнер Доджсону.
Еще один взгляд на часы: 20:40:38. У него двадцать две секунды. Деннис лихорадочно принялся запирать отсеки. Контейнер полетел в сумку. Быстро к выходу! Толстая дверь встала на место, щелкнули электронные замки.
20:40:57.
Толстяк опрометью бросился прочь от двери. За его спиной пискнули, включаясь, камеры. Все в порядке, все обошлось. Прощай, парк Юрского периода!
В главном операционном зале Арнольд Кеймен взволнованно защелкал клавишами компьютера. Он непонимающе читал данные, выводимые на монитор, непонимающе набирал все новые и новые команды и так же непонимающе хмурился.
— Здорово, — фраза прозвучала примерно, как «вот дьявол!»
— Что? — моментально среагировал Хаммонд. — Что случилось?
Сегодняшний день был настолько наполнен неприятными сюрпризами, что любая мелочь, хоть чуть-чуть не вписывающаяся в рамки привычного течения дел, воспринималась им либо как угроза, либо как знак фатального невезения.
— Система электронных запоров дверей отключилась.
— где?
— По всему административному блоку.
Хаммонд с облегчением вздохнул:
— Все в порядке. Деннис предупреждал, что некоторые системы будут давать сбои. Ничего страшного.
— Конечно, — подал голос сидящий в стороне Сол. — Конечно, ничего страшного, если только не даст сбоя система контроля энергоподачи на защитное ограждение.
В зале повисло тяжелое молчание.
* * *Теперь они могли оценить лилово-черную темноту за окном. Это еще не было ночью, — до настоящей ночной темноты оставалось не менее часа, — виной всему послужили тучи. Грозовые, рыхлые, отливающие свинцом, они затянули блеклое небо за несколько минут. Ровно столько времени понадобилось гостям, чтобы добраться до «блейзеров». Темнота не просто наступила, она обрушилась на землю, похоронив под собой все. Вечер стал заметно холоднее.
— Будет дождь.
В почти полной, нарушаемой лишь слабым уютным урчанием электромотора тишине голос Малколма прозвучал очень резко и громко, хотя зоолог говорил абсолютно спокойно, даже с ноткой тусклого безразличия. «Ну, будет и будет, что с того? Просто скомканный, неудавшийся уик-энд».
Он задумался, а потом тем же тоном добавил:
— Или ливень. Даже, скорее всего, ливень. С молниями и ужасным громом.
Грант посмотрел на него. Они сидели вдвоем в пестром «блейзере», и было много места, из-за чего возникало ощущение холодности, отчужденности. Тим, Лекс и Эль Спайзер предпочли передний пикап. Им с зоологом пришлось ехать во втором. Поначалу оба вяло пытались поддерживать какой-то пустой разговор, но тема быстро исчерпала себя, и беседа, скомкавшись, сама собой сошла на нет. Молчание, хотя и натянутое, было все же лучше этой ненатуральной болтовни ни о чем.
Так считал Грант. Точнее, он подумал так, исходя из собственных ощущений. А о чем можно говорить с человеком, которого знаешь-то всего полдня? Ему вдруг остро захотелось чего-нибудь выпить. Лучше побольше. Не допьяна, но прилично, чтобы рассосалось чувство тревоги. Одиночества, несмотря на отсутствие Элли, он не испытывал. Только абстрактную тревогу. Была ли она навеяна рассуждениями Малколма о несовместимости людей и этого мира, или самой природой, томно-зловещей, особенно в этих чернильных сумерках?
Ветер становился все резче. Его порывы, напористые, упругие, били в лобовое стекло, тонко завывали в решетке радиатора. Люди в кабине физически чувствовали, как его сильная невидимая ладонь проходилась по крыльям, багажнику, стеклам. Он, как огромный великан, пытался остановить «блейзеры» — часть чужой жизни, так бесцеремонно вторгшейся в этот первобытный мир.
