Андрей Плеханов - Особо опасная особь
Умник сменил костюм на проклепанную куртку и джинсы. Хакерскую снарягу, естественно, оставил дома. Нацепил на голову длиннопатлый парик, прикрыл им металлический череп, не поленился даже приклеить к физиономии байкерские усы и бороду. Лина не задавала вопросов — прекрасно понимала, что в обычном марджевском виде Умник становился в приличной части города персоной нон-грата.
В наушниках звучал древний, развеселый, никогда не увядающий ритм-энд-блюз. Лина не слышала такой музыки лет сто. “Уои доппа иппу тата”, — пел Джулиан Сас, годящийся Лине в прапрапрадедушки — давно уже покойный, и все равно живой, бессмертный в своей клевой музыке. Лина прижималась щекой к спине Умника, думала о том, что все славно, что давно ей не было так хорошо, что Умник, конечно, сволочь, как и все марджи-слики, но все равно хороший, думала о том, что Умник не такой, как все... Настоящий мужик, по сравнению с которым большая часть знакомых Лине мужиков казались фальшивыми неженками.
Ни черта сегодня не получилось. Обидно, конечно. И все равно стоило появиться в Синем квартале, и даже получить по морде от урода Дирса. Стоило только за тем, чтоб познакомиться с Умником и узнать, что существует другая жизнь. Странная жизнь.
“Ты — прямой кандидат в слики”, — вспомнила Лина.
— Черта с два, — пробормотала она. — Не так быстро, Умник.
* * *
Умник и Лина стояли на двадцать третьей авеню, у дома номер восемнадцать. Лина моргала глазами, из последних сил борясь со сном. Умник молчал.
— Я пойду, — сказала Лина. — Спасибо, что довез. И вообще, спасибо за все.
— Спасибо — это мало, — сказал Умник. — Мне нужно еще кое-что.
— Деньги? Знаешь, я только что продала тачку, так что у меня есть пятьсот тысяч. Правда, это все, что у меня есть, но... Неважно. Я отдам тебе их. Завтра. Сегодня уже поздно. Хорошо?
— Деньги — муть, — тихо сказал Умник. — Деньги меня не интересуют. Я хочу, чтобы ты меня поцеловала.
— Что?
— Вот три тысячи, — в руке марджа появились три банкноты, он засунул их в нагрудный карман Лины так быстро, что она и моргнуть не успела. — Это тебе на мелкие расходы, сладкая леди. Надо будет, еще дам. И те пятьсот штук я тебе простил, фигня это пятьсот штук, мелочь. И не расстраивайся, что сегодня мы в пролете — через пару дней что-нибудь придумаем, я с тобой свяжусь. Но вот сейчас ты должна меня поцеловать. По-хорошему поцеловать, не по-детски. Иначе мне будет не по себе. Иначе день прошел совсем зря.
— Ты думаешь, нужно? — спросила Лина.
— Очень нужно. Ты же не хочешь меня расстроить?
— Ну ладно, — Лина пожала плечами. — Если ты так настаиваешь...
Она обвила руками шею Умника, дотронулась губами до его губ и приоткрыла рот.
Они целовались минут пять — взасос, самозабвенно, как удравшие с уроков старшеклассники. От Умника пахло сигарным табаком, апельсиновой жевательной резинкой, сыромятной кожей. Лина чувствовала, как уходит сон, как горячая волна бежит по телу снизу вверх, кружит голову. Она облизывала губы Умника, ощущала его язык в своем рту и никак не могла оторваться.
— Все, все! — Лина оттолкнула Умника, провела рукой по вспотевшему лбу. — Хватит. Спокойной ночи.
Умник молча кивнул. Вид у него был весьма обалдевший.
— Я иду спать, — сказала Лина. — Ничего мне не хочешь сказать?
— Ы-ы, — промычал мардж.
— Ты что, язык проглотил?
— Угум.
— Ладно, я пошла.
Лина повернулась, вошла в подъезд и побрела по ступенькам вверх.
* * *
Дверь за Линой закрылась. Умник расстегнул куртку, достал из кармана пустую стеклянную пробирку, выдернул резиновую пробку. Открыл рот, наклонил голову, слюна потекла в пробирку тонкой струйкой. Потом достал из другого кармана бутылку минеральной воды, прополоскал рот и сплюнул на мостовую. Закрыл пробирку, убрал ее, пробежался пальцами по кнопкам часов-телефона, поднес запястье к губам и сказал:
— Эй, Ушастик, я все сделал. Сейчас привезу. Не дрыхни, откроешь мне дверь.
После чего оседлал байк, газанул, выпустив в воздух сизое облако выхлопов, и исчез в ночи.
День 4
— Охренеть! — крикнул Ушастый. Причем крикнул, наверное, в десятый раз за последние полчаса, чем окончательно разбудил Умника. Умник понял, что выспаться не удастся, открыл глаза, потянулся в кресле и зевнул.
Солнце пробивалось сквозь жалюзи на окнах, бросало сияющие блики на пол. Умник посмотрел на часы. Два часа дня. Что ж, самое время для раннего завтрака.
— Чего орешь? — поинтересовался он. — От чего охреневаешь, ушастый братишка?
— Поздравляю!
— С чем?
— Ты влетел по полной программе. Допрыгался, Умник. Хана тебе. И мне тоже.
— Чего там? — лениво спросил Умник. — Вирусы гепатита и СПИДа с сифилисом в придачу?
— Бери круче! СПИД этой девочке — как тебе насморк. Там стансовские кластеры — причем в безумном количестве, в каждой хромосоме!
— Соврала, значит, насчет того, что она чистенькая? Проходила биокоррекцию?
— Да если бы обычные геноприсадки... Я не об этом говорю! Там у нее дикий нестандарт. Сам я еще на такое не натыкался, но очень похоже на кластеры пальцеглаза и байкальника. Сейчас закончу идентификацию...
— Не понял. — Умник поднялся из кресла, подошел к столу. — Что еще за байкальники такие? Нет такого слова — байкальник.
Ушастый следил за показаниями сразу четырех мониторов, глаза его безумно метались из стороны в сторону, видок был — хоть смирительную рубашку надевай.
— Точно! Так и есть! — Ушастый в последний раз ударил пальцем по клавише и в изнеможении откинулся на спинку стула. — Вот, можешь полюбоваться. Девочке присажены секретные боевые утилиты.
— Я в этом ни хрена не понимаю, — заявил Умник, подслеповато вглядываясь в экран. — Можешь сказать ясно — что и как?
— Она — переделанная по пентагоновской программе. Боец высшего класса. Может обогнать твой байк, может ходить в газовую атаку без скафандра. А захочет — оторвет наши с тобой глупые головенки и не поморщится.
— Ну мою-то не оторвет, — произнес Умник, без особой, впрочем, уверенности. — Да и зачем ей это надо?
— Еще раз говорю тебе — она форсфайтер. Никто не знает о существовании таких монстров, а я знаю.
— Что еще за хрень такая — форсфайтер?
— Значит, так, — сказал Ушастый, нервно озираясь вокруг. — То, что я тебе сейчас поведаю, — секрет из секретов. И никто его не знает, только я. И не спрашивай, откуда я все это узнал, потому что, если скажу, тогда я сразу труп. И вообще оба мы с тобой уже трупы, можешь писать завещание. И тебе все это говорю только потому, что влетели мы оба с тобой, и думаю, жить нам осталось с воробьиный чих...
