Лиана Мориарти - Верные, безумные, виновные
– А-а?… Но это был не первый раз, когда мы увиделись, – произнес Вид тоном, предполагающим, что кто-то поймет его любимую неприличную шутку.
– Вид! – воскликнула Тиффани, встретившись с ним взглядом.
Господи Иисусе! Он безнадежен. А все потому, что ему нравятся Клементина и Сэм, а если ему кто-то нравится, он непременно хочет рассказать свою историю. Он похож на большого ребенка, жаждущего покрасоваться перед новыми друзьями самым плохим известным ему словом. Если бы здесь были только соседи, он никогда не сказал бы этого.
Вид с досадой взглянул на Тиффани, потом пожал плечами и покорно поднял руки:
– Может быть, в другой раз.
– Все это весьма таинственно, – бросила Клементина.
– Так вы набавляли цену на аукционе? – спросил Сэм.
– Я перестал набавлять, – сказал Вид, – когда понял, как ей нужна эта квартира.
– Ложь! – возразила Тиффани. – Я честно перебила цену.
Она заработала тогда за полгода двести тысяч долларов. Это была ее первая удача. Первый крупный доход.
Или, может быть, не первый. Второй.
– Но вы не можете рассказать, откуда вы друг друга знали? – спросила Клементина.
– У моей жены страсть к расследованиям, – заметил Сэм, – или, попросту говоря, она не в меру любопытна.
– Ах, не притворяйся, что тебе неинтересно, – сказала Клементина. – Он сплетник почище меня. – Она взглянула на Тиффани. – Но я не буду больше спрашивать. Извините. Просто вы меня заинтриговали.
Пропади все пропадом. Тиффани заговорила тише.
– Дело было так… – начала она.
Гости подались вперед.
Глава 31
Эрика стояла под проливным дождем на тротуаре перед домом своего детства, держа в одной руке зонт, а в другой – ведро с чистящими средствами. Стояла неподвижно, только глаза ее двигались, со знанием дела оценивая время и объем работы, споры, мольбы и усилия, которые придется затратить.
Мать Клементины не преувеличивала, сказав в тот раз по телефону, что дела очень плохи. Когда Эрика была ребенком, имущество матери никогда не расползалось за входную дверь. У их дома всегда был мрачный, таинственный вид: опущенные жалюзи и засохший сад. Но этот дом не заставлял прохожего повернуть голову и начать пристально всматриваться. Все его тайны скрывались внутри, за дверью, никогда не открывавшейся полностью. Больше всего они боялись стука в дверь. Мать Эрики обычно реагировала моментально, как на атаку снайпера. Надо было опуститься на пол, чтобы тебя не увидели в окно. Надо было замереть, молчать и ждать, чувствуя, как в ушах стучит пульс, пока этот пронырливый грубиян, имевший наглость постучать в дверь, не уйдет, так и не увидев и не узнав отвратительную правду о том, как живут Эрика с матерью.
И только в последние годы имущество матери наконец прорвалось за дверь, разрастаясь наподобие клеток вируса-убийцы.
Сегодня Эрика увидела поддон с кирпичами, вентилятор на подставке, по-приятельски стоящий рядом с потрепанной искусственной рождественской елкой той же высоты, гору мешков с мусором, нагромождение картонных коробок, размякших от дождей, кипу постеров в рамках, как будто взятых из комнаты тинейджера (они не принадлежали Эрике), и множество предметов женской одежды с беспорядочно разбросанными в разные стороны рукавами и штанинами, словно здесь недавно была резня.
Проблема состояла в том, что теперь у матери было чересчур много времени и денег. Когда Эрика росла, мать работала на полной ставке, к тому же отец время от времени присылал чеки из Великобритании, где у него была новая семья с более высоким статусом. Так что деньги у них водились, но все же существовал предел накопления нового барахла, хотя Сильвия занималась любимым делом со всей страстью. Однако, когда умерла бабушка Эрики, оставив Сильвии приличную сумму, накопительство матери получило новую финансовую поддержку. Спасибо, бабушка.
И разумеется, появился еще шопинг через Интернет. Ее мать научилась пользоваться компьютером, который был постоянно включен. И поскольку Эрика теперь оплачивала все счета прямым списанием, электричество ни когда не отключали, как это бывало, когда Эрика росла, и бумажные счета исчезали в бездне.
Если уж подобным образом выглядит лужайка перед домом, внутри, наверное, сущий кошмар. У Эрики сильно забилось сердце. Как будто она одна отвечает за спасение человека, ради которого должна поднять нечто невообразимо тяжелое – поезд, здание. Конечно, ей с этим не справиться. Не в одиночку. Не под этим дождем. И не без участия Оливера, с его методичностью и спокойствием, поиском решений, убедительной манерой разговаривать с матерью.
Оливер не рассматривал каждый предмет отдельно, как это делала Эрика. Для Эрики каждый предмет рухляди доказывал, что мать предпочла эту рухлядь ей. Мать любила случайные никчемные вещи больше, чем свою дочь. Видимо, да, потому что она боролась за них, пронзительно кричала, готовая зарыть в них единственную дочь. Каждый раз, беря в руки какую-то вещь, Эрика словно молча в отчаянии кричала: «Ты предпочла это мне!» Эрике следовало подождать, пока Оливер не поправится. Или, по край ней мере, принять успокоительное. Эти таблетки выписали ей именно затем, чтобы помочь справиться с такими ситуациями, но со дня барбекю она не приняла ни одной. Даже не смотрела на упаковку. Не могла больше рисковать из-за этих ужасных провалов в памяти.
– Эрика! Я так рада вас видеть! О-о, извините, что напугала!
Это была женщина, которая последние пять лет жила по соседству с матерью. Мать Эрики обожала эту женщину довольно долго – около полугода – до тех пор, пока та, судя по всему, не совершила какой-то грех и не превратилась из необыкновенного человека в ту женщину.
– Привет, – сказала Эрика.
Она не могла вспомнить имя соседки, да и не хотела вспоминать. Это лишь усилило бы ее чувство ответственности.
– До чего ужасная погода! – воскликнула женщина. – Просто какой-то потоп!
Зачем людям надо говорить о погоде, когда больше говорить не о чем?
– Да, потоп, – согласилась Эрика. – Льет как из ведра.
– Гм, да. Приятно было повидаться. – Соседка держала над головой прозрачный детский зонтик и уже почти вся промокла. Она бросила вымученный взгляд на двор Сильвии. – Я… ах… просто хотела сообщить вам, что мы выставляем свой дом на продажу.
– А-а, – протянула Эрика.
У нее застучали зубы. Намного проще было бы, если бы эти соседи были ужасными, как та пара с надписью «Иисус любит тебя» на окне, которая регулярно писала жалобы на состояние дома Сильвии в департамент коммунального обслуживания, или те заносчивые соседи через дорогу, грозившие судом. Но эта женщина такая милая и неконфликтная. Мишель. Черт возьми! Эрика случайно вспомнила, как ее зовут.
Мишель сложила ладони вместе, словно прося о чем-то:
– Я знаю, у вашей матери… сложности, я это понимаю, у меня есть один родственник с проблемами психического здоровья… О господи, надеюсь, вы не обиделись, просто я…
Эрика перевела дух:
– Все нормально. Я понимаю. Вы хотите сказать, состояние дома матери повлияет на стоимость вашей недвижимости.
– Примерно на сто тысяч долларов, – умоляюще произнесла Мишель. – По словам агента.
Этот агент консервативен. По подсчетам Эрики, потери могли быть гораздо больше. Никто не захочет покупать дом в красивом предместье для среднего класса по соседству со свалкой.
– Я улажу это, – пообещала Эрика.
Вы не несете ответственности за условия проживания родителей. Вот что внушали детям людей, склонных к патологическому накопительству, но как она могла не нести ответственности, если была единственной надеждой бедной женщины? От решительных действий Эрики зависело финансовое состояние человека, а она серьезно относилась к финансовому состоянию. Разумеется, она несет ответственность. Она заметила, что жалюзи на окне зашевелилось. Мать, наверное, внутри, выглядывает в окно, что-то бормоча себе под нос.
– Знаю, что это тяжело, – сказала Мишель. – Знаю, это болезнь. Я видела телешоу.
О господи! Телешоу. Всегда эти телешоу. Каждый считает себя экспертом, полчаса посмотрев телевизор: отвратительный хлам, умный консультант, уборка, счастливый барахольщик, впервые за много лет увидевший пол своего жилища… и все улажено! И с тех пор все они жили счастливо, хотя на самом деле уборка хлама лишь облегчает симптомы, не излечивая саму болезнь.
Несколько лет назад Эрика все же питала надежду на излечение. Если бы она заставила мать пойти к специалисту. Существует лечение. Когнитивно-поведенческая терапия. Разговорная терапия. Если бы Сильвия могла рассказать кому-нибудь, как однажды отец Эрики ушел из семьи и как потом это привело к скрытому умопомешательству. Сильвия всегда была заядлой покупательницей, яркой, красивой женщиной, знающей толк в нарядах и развлечениях, но, до того как прочитала оставленную им на холодильнике коротенькую записку: «Прости, Сильвия», не страдала никакими психическими расстройствами. В той записке Эрика даже не упоминалась. Он почти не обращал на нее внимания. Вот тогда-то это и началось. В тот день Сильвия поехала за покупками и вернулась домой, увешанная пакетами. К Рождеству лежащий в гостиной ковер с фиолетовыми цветами исчез под первым слоем вещей, и Эрика больше его не видела. Иногда она замечала очертание лепестка, и ей казалось, она наткнулась на древнюю реликвию. Представить невозможно, что она жила когда-то в нормальном доме.
