А. Бертрам Чандлер - Гаммельнская чума (авторский сборник)
— Они могли помочь нам вернуться, сэр, — жалобно проговорил Рэнфрю. — А может быть, и не могли… Но я считаю, что нам все‑таки следует придерживаться установленных правил.
— Вы имеете право думать так, как считаете нужным, — в голосе Сони зазвенел металл. Она нечасто позволяла себе резкость в отношении своих подчиненных, но это всегда производило должный эффект. — Вы можете даже высказать свое мнение. Но решения на этом корабле принимают только два человека. Коммодор Граймс и я.
— Но это научная экспедиция, — не сдавался Рэнфрю. — Или я ошибаюсь? Последнее время наукой здесь и не пахнет. Сначала спиритические сеансы, потом эксперименты с биолокацией…
— Вы не можете отрицать, что мы достигли определенных результатов, — заметил Кэлхаун.
— К несчастью, да!
Граймс сидел за столом в кают–компании, которая наконец‑то приобрела привычный вид, и устало наблюдал за очередной перебранкой. Как бы то ни было, можно немного расслабиться. Место, где они оказались на этот раз, было выбрано почти случайно, хотя Суинтон и инженеры пытались производить какие‑то вычисления. Граймс вспомнил, как после гибели “Королевы Полюса” беседовал с Модели — ныне покойным Модели из его родной Вселенной. Что ни говори, а пилотом тот был неважным. Возможно, к его двойнику это не относится. Возможно, этот Модели — гений Навигации и настоящий ас. Но Граймсу уже довелось на собственном опыте узнать, что значит случайная прецессия. Отыскать “Дальний поиск” в космическом пространстве будет не проще, чем иголку в стоге сена.
— Господа, — громко произнес он, прерывая спор. — Хочу вам напомнить, что поиском виноватых мы займемся позже — если в этом возникнет необходимость. Сейчас наша задача — решить, что делать, чтобы вернуться в нашу Вселенную. У кого есть предложения?
Предложений не было ни у кого.
— Мы стали жертвой патриотических чувств мистера Мэйхью, — продолжал Граймс. — Конечно, если бы не он, никакой лозоходец никогда не вытащил бы нас из этого… подпространства. Но мистер Мэйхью действительно влюблен в свою планету, а большинству влюбленных свойственно идеализировать предмет своего обожания. К несчастью, другого объяснения я не вижу. Он вдохновил этим светлым образом нашего многотерпеливого Дженкинса. А поскольку Дженкинс мог опираться лишь на ту информацию, которую ему передали, он и привел нас во Вселеную, где Лорн выглядит именно так. Насколько я понял, в этой Вселенной Приграничье не существует даже как отдельное территориальное образование — не говоря уже о суверенитете. Гхм… Лорн — и, вероятно, другие планеты — входят в состав Федерации. Вы ничего не говорили Дженкинсу о Далекой, Мэйхью? А об Ультимо? О Туле? Понятно, что это позволит получить более высокий уровень жизни… ну, и ряд других преимуществ. Но мы, приграничники, считаем, что независимость- это слишком высокая плата за жизненные блага. Что касается причин, по которым мы решили воздержаться от контактов с жителями данной Вселенной… Я взял на себя смелость решить, что никому из нас не захочется встретиться с другим собой, у которого есть тот же дом, та же работа, та же жена…
— Прекрасно, сэр, — подытожил Рэнфрю. — А что у нас есть?
— Дженкинс, — изрек Кэлхаун.
— Совершенно верно. Дженкинс — это по–прежнему все, что у нас имеется. Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое. Вопрос — каким образом?
— У нас есть еще кое‑что, — без улыбки произнесла Соня. — Ваша интуиция.
— Интуиция?
— Конечно. Она вас ни разу не подводила.
— Я бы скорее назвал это результат экстраполяцией прошлого и настоящего.
Он снова опустился в кресло, пристегнулся и стал вспоминать. Вскоре он уже не обращал внимания на спор, который закипел с новой силой. Он вспоминал все события, начиная с того дня, как Соня вошла в его кабинет. Он вспоминал, как они в первый раз пересекли невидимые границы своей Вселенной — но так и не достигли иной. Они сорвались в эту бездну. А что было до этого? Странное чувство раздвоенности, затем легкий толчок… А может быть…
— Мистер Мэйхью!
— Какого… Ох, простите… Да, сэр?
— Что вы можете сказать по поводу нашего корабля?
— Ну… корабль… Крейсер…
— Вы точно не его не… идеализируете?
— С чего мне его идеализировать, сэр?
— Ну, вот и славно. В таком случае, я попрошу вас еще раз поработать с нашим гостем. Все то же самое, как и в прошлый раз. Опять от тьмы к свету с рамочкой в руке.
— Но вы только что сказали, что моя необъективность слишком далеко заходит… Вернее, заводит!
— Ну да. Но вас никто не просит снова вспоминать Лорн. Вы покажете Дженкинсу “Дальний поиск”.
— Но разве мы не на “Дальнем поиске”, сэр?
— В таком случае, самое время вернуться к себе!
— Холод, — прошептал Мэйхью, — холод, темнота и абсолютная пустота… Здесь нет ничего, абсолютно ничего. Здесь нет ничего, кроме вас — и тонкой изогнутой спицы, которую вы держите в руках. Она замерла… Но вот вы чувствуете, как она вздрагивает… Вот она повернулась, еще раз… словно нащупывая направление. Она куда‑то указывает, она ведет вас. Туда, где мерцает далекая, едва различимая звездочка… Вы еще не знаете, что это такое. Но вы идете туда. Вы доверяете своему инструменту. И вот перед вами — странный корабль. Вы никогда не видели такого прежде — но, глядя на него, вы чувствуете успокоение. Вы знаете, что там безопасно, тепло. Свет исходит от больших круглых окон на носу этого корабля. Вы подходите ближе, заглядываете внутрь. Вы видите рубку. Горят зеленые и красные индикаторы на приборной панели… Вы разглядываете мониторы, по которым ползут яркие разноцветные точки… Вы отступаете — и видите на борту эмблему — золотое крылатое колесо. А прямо под ним написано имя корабля: “Дальний поиск”.
Мэйхью принялся во всех подробностях описывать корабль. Судя по всему, вся необходимая информация выуживалась по ходу рассказа непосредственно из памяти офицеров и техников, псионик напоминал о тьме и холоде, которые окружали Дженкинса. Контраст получался весьма живописным. Потом Мэйхью взялся за экипаж. Иногда это было даже забавно… иногда. Пожалуй, Мэйхью действительно не был склонен идеализировать его корабль… а офицеров — и подавно.
Но это был их Дом. И эти люди, со всеми своими достоинствами и слабостями, были одной семьей, которая его населяла. И Граймс чувствовал, что не раз вспомнит слова, которые услышал сегодня… если здесь можно говорить о “сегодня” и “вчера”.
Это был их Дом. Может быть, сила гипнотического внушения действовала не только на спящего лозоходца — но Граймс мог подписаться под каждым словом Мэйхью. Их Дом. Он был совсем близко — стоило лишь протянуть руку, чтобы ощутить холодную твердую поверхность его металлической обшивки. За которой были комфорт, тепло и надежность…
