Джек Вэнс - Плавучие театры Большой Планеты
На причале, однако, он удивленно остановился. Где были плотники, маляры, такелажники, поставщики провизии? Они давно уже должны были быть здесь и заниматься своими делами! Замп промаршировал вверх по трапу, игнорируя Берарда, снова потребовавшего плату за вход, и нашел Гассуна, водившего группу посетителей по выставке старинных костюмов. «Нет ничего любопытнее манеры одеваться, — декламировал нараспев Гассун. — Из всех символов, используемых мужчинами и женщинами с тем, чтобы выразить себя, ничто не служит этой цели так изысканно, и в то же время так откровенно, как одежда, которую они выбирают на маскараде жизни… Да, Замп?» Гассун наконец заметил настойчивую жестикуляцию партнера.
«Мне нужно обменяться с вами парой слов».
«Будьте так добры, подождите в моем кабинете».
Раздраженный Замп, однако, поднялся на бак. Минут через двадцать, выглянув на палубу, Гассун заметил Зампа и присоединился к нему.
«Я же просил вас подождать в кабинете! — пожаловался владелец музея. — Мне пришлось вас искать по всему кораблю!»
Замп сдержал взрыв негодования: «Где рабочие? Я ожидал увидеть бурную деятельность, но все словно под землю провалились».
«Тому есть основательные причины, — ответил Гассун. — Проект выходит за рамки моих возможностей. Я не могу себе позволить подобные затраты».
Замп крепко сжал зубы: «Кажется, мы обо всем договорились — вы сами хотели отправиться в дальнее плавание, просвещать публику, участвовать в фестивале».
«Всему свое время. Нам придется удовольствоваться более скромной программой. Мадемуазель Бланш-Астер и я будем зачитывать вслух произведения классиков в городах по берегам Висселя. Нет никакой необходимости нести большие расходы и пускаться во все тяжкие».
«Ага! — воскликнул Замп. — И мадемуазель Бланш-Астер согласилась с вашими планами?»
«Не сомневаюсь, что они соответствуют ее намерениям. У нее редкостная, чувствительная душа, она разделяет мою любовь к богатству содержания, к правдивому изображению действительности, к подлинному искусству».
«Сейчас мы проверим, так ли это, — проворчал Замп. — Она уже поднимается на палубу».
Так же, как Замп, мадемуазель Бланш-Астер была очевидно озадачена отсутствием всякой деятельности на борту судна. Гассун поторопился ответить на ее еще не высказанный вопрос: «Дорогая моя, как я рад вас видеть! Я предусмотрел некоторое изменение наших планов, которое несомненно вам понравится. Путь в Морнун далек и труден. Экстравагантная программа выступлений, предложенная Зампом, обойдется в кругленькую сумму — и, в конечном счете, нас прежде всего интересует возрождение классических искусств, а не тщеславие…»
Мадемуазель Бланш-Астер холодно спросила: «Вам уже наскучили дерзкие надежды?»
«Наскучили? Ни в коем случае! Тем не менее, следует учитывать расходы — переоборудование судна и закупка запасов обошлись бы в астрономическую сумму. Теперь я предлагаю гораздо более скромную программу…»
Мадемуазель Бланш-Астер передала ему кошель из расшитого узорами зеленого шелка: «Здесь примерно килограмм железа. Этого хватит? У меня больше ничего нет».
Гассун напрасно пытался что-то сказать, перекладывая кошель из одной руки в другую, как горячую картофелину: «Конечно, конечно… Имеются достаточные средства, но мне казалось…»
«У нас нет времени на колебания, — заявила мадемуазель Бланш-Астер. — В Морнуне скоро начнется фестиваль, мы должны срочно готовиться к отплытию. Вы уверены, что этого железа хватит на покрытие расходов?»
«Ваша щедрость поразительна! — вмешался Замп. — Учитывая весомый вклад, который готов внести маэстро Гассун, мы сможем поставить спектакль, который не только развлечет, но просто ошеломит короля Вальдемара!»
Теодорус Гассун воздел руки к небу: «Ладно, пусть будет по-вашему!» Тяжело вздохнув, он прибавил: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж… Берард! Зови плотников! Музей закрыт, никаких посетителей! Предстоит много работы!»
Глава 10
Через две недели на борту бывшего «Универсального панкомиума» многое изменилось. Гассун неохотно согласился освободить ближайшие к носовой части судна экспозиции музея, чтобы можно было соорудить сцену, а бак перестроили так, чтобы на нем разместились скамьи. Синие, желтые и красные обводы оживили черно-белую покраску; мачты надраили и покрыли лаком; оттяжки и ванты украсили множеством ярких вымпелов, гирлянд из флажков, транспарантов и флюгеров с изображениями магических символов. В общем и в целом, мрачноватое старое судно, стоявшее у причала Байнума, приобрело щеголеватый вид.
Замп набрал труппу, по его мнению отвечавшую целям партнеров, хотя Гассун громко протестовал, когда на борт взошли шесть грациозных девушек-мимов: «В какой сцене трагедии потребуются шесть подобных представительниц женского пола? В пьесе нет никакого упоминания о чем-нибудь подобном!»
«Исполнителям главных ролей требуется сценическое сопровождение, — отвечал Замп. — Почему оно обязательно должно состоять из костлявых, беззубых мегер?»
«А почему оно обязательно должно состоять из рыжих менад-вертихвосток?» — парировал Гассун.
«Привлекательные существа украшают спектакль, — разъяснял Замп. — Кроме того, я намерен извлечь все возможные преимущества из имеющихся ссылок на пиры и празднества — разумеется, ни на йоту не отклоняясь от авторского замысла. Девушки придадут правдоподобность соответствующим сценам».
Гассун выдвинул множество других возражений, но в конце концов удалился, бормоча себе под нос и размахивая руками.
Мадемуазель Бланш-Астер прилежно разучивала роль леди Макбет, тогда как Аполлон Замп взял на себя роль самого Макбета. Гассун согласился сыграть Дункана, а Виливегу поручили исполнять роль Банко, причем Замп придумал несколько новшеств, позволявших воспользоваться особыми талантами фокусника.
На репетициях Замп пытался упростить и модернизировать некоторые явно устаревшие выражения — и снова столкнулся с сопротивлением Гассуна, настаивавшего на точном воспроизведении оригинала. «Все, что вы говорите, прекрасно и замечательно! — восклицал Замп. — Но произнесенные на сцене слова должны быть понятны. Какой смысл представлять трагедию, если она будет приводить зрителей в замешательство?»
«Вашему воображению недостает поэзии, — резко возражал Гассун. — Неужели вы не можете представить себе драму, полную намеков и грез, намного превосходящих послужившие основой вашей репутации кривляния, спазмы и вопли, возбуждающие не более чем животные инстинкты?»
