Геннадий Прашкевич - Нет плохих вестей из Сиккима
Мы будем есть паштет из дичи и пить французское клико.
Да, так! Мы – спасительно во всех вариантах. Это следует донести до каждого. Ученый профессор, колеблющийся, но ищущий опору в умном и дружелюбном сотруднике НКВД, – разве не к этому мы должны стремиться? Живой организм здоров и весел, когда охотно откликается на команду «смирно». В этом смысле профессор Одинец-Левкин – соцвред. Нужно подержать его в боксе, пусть подышит гнилой пылью, мертвой тишиной. Он привык к ветрам и к простору пустынь, гор, степей – пусть вдохнет ужас замкнутого пространства. Из бокса подследственных его приведут в кабинет.
«Раздевайтесь!»
«Совсем раздеться?»
Они всегда так спрашивают.
Удивительно, они всегда так спрашивают.
Сержант Дронов только пожимает плечами: конечно, совсем, таков закон.
Два надзирателя передают сержанту вещи подследственного. Сержант просматривает каждый шов, каждую пуговицу, кромсает ножом наборные каблуки хромовых сапог. Может, в них спрятаны яды, шифры, инструкции иностранных разведок. Почему нет? Сержант Дронов аккуратно срывает с ремня внутреннюю кожаную прокладку, наконец, приказывает снабдить подследственного старыми кирзовыми опорками и списанным обмундированием, от которого тошнотворно несет хлоркой. Все большого размера. Но это обдуманно. Пусть ноги соцвреда утонут в искоробленных опорках, а драная гимнастерка повиснет на плечах, как плащ-палатка. Пусть руки будут заняты не в меру длинными брюками. На интеллигентных людей такое действует сильно.
Майор молча смотрел на профессора Одинца-Левкина.
Умный ученый человек? Да нет, троцкист до мозга костей, японский наймит, шпион, хорошо замаскировавшийся враг! Куда хотел уйти? В Шамбалу хотел уйти! В стране – творческие порывы, не хватает рабочих рук, а профессор Одинец-Левкин отрывает людей от свободного коллективного труда, внушает им мысли о несбыточной мечте, обучает верховой езде, держит где-то на заброшенном алтайском подворье сытых лошадей, собирает большие деньги на личные безумные цели. Ходит раскорякой, как настоящий кавалерист, самолично шьет перекидные сумы, учит монгольский язык. Морендоо – поскакали. Почему нет? Зугээр – все нормально. Может быть и так. Но мы прямо скажем профессору: хулээй – подождем! И пусть на все наши слова он быстро кивает седеющей головой и бормочет: баярлаа, баярлаа. Мы поймем, что это – спасибо.
Щеки обвисли, поросли серой щетиной. Голос изменился, сел. Но хорошо уже то, что сержант Дронов не успел превратить профессора в репу. Бьют? Что значит – бьют? Бьют даже старых политкаторжан. Образование и опыт в этом деле не имеют значения. У «железного наркома», например, незаконченное нижнее, но он умеет... теперь уже умел... разговаривать и с плотниками, и с академиками, и с бывшими членами Политбюро. «Не смотрите, что рост у меня маленький, а знаю, может, меньше, чем учитель математики, – сказал как-то Николай Иванович на коллегии. – Зато умею планировать число врагов, подлежащих аресту. – И добавил с усмешкой: – Малый рост и слабое образование хорошей работе не помеха. Умение видеть врага есть самый главный признак истинной преданности делу революции!» А старые политкаторжане – это же чаще всего закоренелые провокаторы, агенты, предатели. У них связи на всех уровнях. Приказали профессору Одинцу-Левкину доставить в Лхасу и поставить там радиостанцию, а разве обсуждалось это в партийном кругу? Приказали профессору Одинцу-Левкину найти путь в Шамбалу и там тоже поставить радиостанцию, а обсуждалось это на коллегии? Если слухи о Счастливой стране соответствуют правде, тогда тем более такие вопросы следует решать сообща. Одно дело гордо вещать о победе социализма на все страны Азии и Европы, и совсем другое – передавать фашистам государственные секреты.
Майор Каганов не сводил глаз с ушей профессора. Ясно, что Ламброзо тут ни при чем. Если бить подследственного сразу двумя папками по ушам, он вспоминает неожиданные вещи. А уши, конечно, пухнут. Против физики не попрешь. «Дорогой товарищ! Если Вам по делам суда случится быть на Обводной, то зайдите к портному (фамилию не помню), у которого мы были вместе, и скажите, что если он к определенному дню не пришлет мне брюк, причитающихся мне в качестве гонорара за защиту, то дело будет передано в суд. С коммунистическим приветом – такой-то».
Что профессор Одинец-Левкин признал в последний раз?
Ах да! Он письменно подтвердил давний, уже хорошо известный чекистам тезис, что центральный ключ к Великому посвящению скрыт в египетских пирамидах.
«Вот, дьявол! – хохотнул сержант Дронов. – А я-то думал, в колоде игральных карт!» Это он так шутил. «Разоружайся перед партией, падаль!» И все совал, совал под нос профессору фотографию старого политкаторжанина, расстрелянного вместе с врагом народа Генрихом Ягодой: «Где познакомился с этим человеком?»
«Возле магазина „Имро“.
«У вас была назначена встреча?»
«Нет. Я случайно остановился возле витрины. Меня заинтересовал узор на восточном ковре».
«Чем он тебя заинтересовал?»
«Мне показалось, я улавливаю в узоре какие-то элементы Универсальной Схемы. Археометра, – он кивнул в сторону прибора, лежавшего на столе. – С помощью этого прибора можно легко предугадывать будущее. Но я тогда не думал об археометре, просто рассматривал узоры, пытался понять их скрытый смысл. Тогда рядом остановился человек. Сухощавый. В возрасте. В полушубке. Подпоясанный ремнем. На голове офицерская фуражка без кокарды. Тоже стал смотреть на ковер. Я спросил: „Этот узор вам что-то напоминает?“ А он носком сапога нарисовал на снегу геометрическую фигуру: „А это вам что-нибудь напоминает?“ Так мы познакомились».
«Это он передал вам археометр?» – вмешался майор.
«Нет, у меня уже был. Свой был. Мне привезли из Парижа. Там есть Институт ритма. В Институте ритма ведется большая работа по гармонизации всего сущего. Человек, с которым я познакомился, знал об этом. Да, да, его зовут гражданин Колушкин, он приходил ко мне позже. Он многое знал об Универсальной Схеме, – у профессора, как у школьника, горели распухшие уши. – Работа с Универсальной Схемой позволяет читать законы Вселенной, понимать движение и развитие духа и материи. Числа – суть созерцаемые идеи, эйдосы, силы, выступающие посредниками между видимыми и невидимыми планами Вселенной. В этом смысле Отто Шпенглер прав: «Именами и числами человеческое понимание приобретает власть над миром».
«Заткнись и отвечай только на вопросы!»
«Хорошо. Я буду отвечать только на вопросы».
«Зачем вы хотели поставить радиостанцию в Лхасе и в Шамбале?»
