Журнал «Если» - «Если», 2012 № 09
Невдалеке от музея помещался газетный киоск. Крозельчикюс остановился рядом с ним, чтобы незаметно осмотреться.
Конечно, никаких хвостов позади не было. По пустынной серой мостовой ветер гонял пожухлые кленовые листья. Но Крозельчикюса не отпускало тревожное чувство, что улица полна тайных соглядатаев, которые только и ждут момента, чтобы уличить преступников.
Юноша в потрепанной федоре прошел мимо, окинув Крозельчикюса и Агату равнодушным взглядом. Равнодушным ли? Нескладная дамочка у соседнего дома изучала список жильцов. Подозрительно.
— Что пан хочет? Вечернюю «Лидове»? Папиросы, табак? — противным голосом поинтересовался старик-киоскер. Крозельчикюс спохватился, ткнул пальцем в первую попавшуюся пачку папирос.
Наклонился к Агате и зашептал:
— Панна Агата, не нужна вам махинация. Останьтесь.
Агата испуганно оглянулась. По противоположной стороне улицы медленно шел Виташ, искусно делая вид, что совершенно не интересуется Крозельчикюсом и Агатой.
— Простите меня, Крозельчикюс, что посоветовала вам обратиться к нему, — ответила Агата. — У меня и мысли не было… что Виташ… Я так хотела помочь! И теперь не оставлю вас! Не смейте перечить.
Холодной своей ладошкой Агата сжала запястье Крозельчикюса, и тот замер в блаженстве. Пусть завтра смерть. Теперь не страшно.
— Шесть гелеров, — напомнил о себе киоскер.
Крозельчикюс поспешно дал ему несколько монет и машинально спрятал в карман ненужные папиросы.
«Дом Нисефора», как и большинство музеев, в понедельник не работал, а мрачно дремал серыми стенами в компании усатого сторожа.
Этот дом не был родным для Ниепце. Это была его тюрьма.
Нисефора заперли здесь почти сразу после дознания по делу о меренской чуме. И ему еще повезло. Остальные жертвы первой гелиографии, в том числе и жена Ниепце, закончили свои дни в карцерах Богнице, где их до смерти лечили кровопусканиями, слабительными, опием, чемерицей и обливаниями холодной водой. Ниепце не лечили. Почти. Но ему долгих двенадцать лет пришлось трудиться в этих стенах на благо общества.
«Дом Нисефора» правильнее было бы назвать музеем славы Штайнграу. Это был памятник нечеловеческой изворотливости основателей серого департамента. Открытие Ниепце, обернувшееся меренской чумой, для Штайнграу стало лестницей к власти; никчемная лаборатория при Богнице превратилась в структуру, контролирующую весь Мерен.
В Штайнграу хотели от Нисефора многого, но добились только изобретения безопасной гелиографии, развитие и распространение которой серые с тех пор чутко и бдительно сдерживали. Всякое новшество, хоть бы и косвенно связанное с опасной наукой офтальмологией, тщательно обнюхивали специальные люди из патентного ведомства Штайнграу и, как правило, запрещали.
Было совсем уже темно, когда Агата приостановилась у запертых ворот «Дома Нисефора». Крозельчикюс же решительно прошел мимо, прошипев только:
— Не сюда.
Он двинулся вдоль чугунной ограды, заросшей плющом, и повернул за угол. Здесь Крозельчикюса нагнал Виташ, ухватил за плечо.
— Без фокусов, дружище. Вы куда собрались?
— Пан Бодани, — сказал Крозельчикюс, оглядываясь, — оставимте панну Агату здесь. Незачем впутывать ее в грязное дело.
Неслышно подошла Агата.
— Я иду с вами, и это не обсуждается, — в ее голосе прозвучали металлические нотки. Виташ и Крозельчикюс переглянулись.
— Крозельчикюс, вы не правы насчет грязного дела, — горячо зашептал Виташ. — Я не все могу вам рассказать, но поверьте, вы оказываете «Спектруму» неоценимую услугу.
— Думаете, меня впечатляют ваши детские игры в политику? — Крозельчикюс скептически поднял бровь. Отодвинул рукой заросли плюща и сказал: — Прошу.
Следуя привычке хранить и систематизировать не только музейные экспонаты, но и любую информацию об окружающем мире, Крозельчикюс давно приметил и запомнил место в ограде, где расположенные достаточно широко прутья решетки позволяли забраться на территорию музея в обход ворот и сторожки охраны.
— Вы недооцениваете «Спектрум». Знаете ли вы, какую библиотеку по теме человеческого зрения нам удалось собрать? — в голосе Виташа звучал неподдельный фанатизм. — Я намедни читал научный труд некоего Яна Далтона — это удивительно, что он пишет…
— Я не слышал о таком ученом.
— Уж об этом в Штайнграу побеспокоились. А о Менделе вы слышали? Гениальный ученый, светило. Сгинул в Богнице вслед за Далтоном.
— Ваши ученые были душевнобольными?
— Они позволили себе сомнение.
Крозельчикюс достал часы из жилетного кармашка. Семнадцать пятнадцать.
— У нас не более получаса, — сказал он. — Поторопимся.
Три тени, крадучись, проскользнули через сад к черному входу, каким обыкновенно пользовались только технические сотрудники музея. Пропустив Виташа и Агату вперед, Крозельчикюс задержался. В шелесте деревьев и шуме ветра ему почудилось что-то тревожное. И дверь скрипела как-то не так. Предупреждающе. За изгородью как будто мелькнул свет фонаря.
Крозельчикюс мысленно посчитал до тринадцати и захлопнул за собой дверь.
* * *Почувствовав знакомый запах щелочи, которым было пропитано все здание музея, Крозельчикюс немного успокоился.
Виташ успел уже зажечь лампу и уйти по коридору далеко вперед, Крозельчикюс двинулся за ним, ориентируясь на пятно света.
— Стойте, пан Крозельчикюс! — тревожно прошептал где-то рядом голос Агаты. — У меня плохое предчувствие. Не пойдем туда.
— То есть как не пойдем? — занервничал Крозельчикюс. Теперь и его накрыло плохим предчувствием, да так, что он счел за лучшее прислониться к стене. Агата взяла его за руку.
Тотчас раздался хлопок выстрела, крик, потом где-то впереди послышалось эхо голосов и шагов.
— Западня, — сдавленно прошептала Агата. — Что делать, пан Крозельчикюс?
Такого поворота событий Крозельчикюс никак не ожидал.
Разве мог он решить, что делать? Впасть в ступор и мелко дрожать, пока голоса и шаги не доберутся сюда? Потерять сознание от избытка чувств? Забиться в угол и не дышать?
Но прохладная маленькая ладонь сжимала его руку, и Крозельчикюс мужественным шепотом сказал:
— Уходите, панна Агата. Я задержу их.
Агата напряглась, впилась в его ладонь ногтями так, что, кажется, пошла кровь.
— Я боюсь, Станислас. Не оставляйте меня.
Это окончательно добило Крозельчикюса. Никто не звал его по имени уже пятнадцать лет, с тех пор как умерла матушка.
Он решительно распахнул дверь и вывел Агату наружу.
