Вячеслав Рыбаков - Се, творю
3
Ребенок брился.
Прислонившись плечом к косяку двери в ванную, Журанков некоторое время с восхищением и завистью следил, как голый по пояс юный бог проворно скоблит себе щеку “Жиллетом”; даже от этих ничтожных движений под молодой загорелой кожей слаженно перекатывались бугры мышц.
– Ну, как вчера выступил?
Вовкины мышцы в ответ прервали на миг свое подкожное блуждание, потом заходили снова.
– А чего? Нормально.
– Слушали старшеклассники-то?
– Весьма.
– Про что рассказывал?
– Как мы Светицховели спасали.
– А-а… Хорошая история. Ветчину будешь себе резать? Не убирать в холодильник?
Вовка обернулся с бритвой в руке; одна щека обнаженно розовела, а по другой точно первой ходкой снегоочиститель прошел. И подбородок оставался, как у Деда Мороза, в белой бороде.
– Опять, папка, ты раньше меня позавтракать успел… Не понимаю, когда надо вставать, чтобы не ты мне бутеры резал, а я тебе…
– А ты с вечера.
– Заскорузнут, – улыбнулся сын.
– Так убирать?
– Не. Погодь. Дай поразмыслить. Буду.
– Тогда я оставляю.
– Оставляй. Ты побежал?
– Нет еще. Хочу вообще-то с тобой мужской разговор поговорить.
– Звучит жутко. Может, не надо?
– Надо, Федя, надо.
Вовка тяжко вздохнул.
– Сейчас заканчиваю.
– Не торопись. Счет не идет на минуты. У меня на первую половину дня этот разговор запланирован как главное дело.
– Кошмар, – сказал сын и, вновь поворачиваясь к зеркалу, цапнул вспененную скулу бритвой. – Хочется спрятаться под ванную.
Четверть часа спустя Журанков уже допивал свой повторный кофе, а сын, присев напротив, принялся строгать себе ветчину и тогда уж разрешил:
– Ну, говори.
– Сначала ты поговори. Хочу знать твои жизненные планы.
Вовка фыркнул, помедлил и, не выпуская из пальцев ножа, сложил руки на столе.
– Ну, как… – поведал он потом. – Вот еще повкушаю радостей дембеля… Знаешь, па, я вообще-то законтрактоваться хочу.
– Опаньки! А мама знает?
– Нет, конечно. Что я – псих? Сначала сделай – потом скажи женщине.
– Интересная мысль. А вот объясни мне… Ты чего к службе-то так прикипел?
– Да не то что прикипел. Не, па, я не фанат милитаризма. Если ты об этом. Я ж не шагистикой беспонтовой занимаюсь. Я оператор высокотехнологичных систем связи… Математика твоя очень пригождается, кстати, большое тебе сыновнее спасибо.
– Большое отцовское пожалста.
– Ну вот. А потом, знаешь…
Вовка умолк и принялся, глядя только на кончик ножа, сосредоточенно намазывать на бутерброд масло.
Здесь, в глубине страны, даже самый худший враг – это всего-то должностная мразь, обезумевшая от потуг стать миллионером уже к концу недели, или разожравшийся и обнаглевший до полного садизма ментяра…
А есть настоящие враги.
Им надо просто противостоять. От них надо просто защищаться.
И все время быть наготове, что тебя или взорвут, или пристрелят. И иметь железные нервы. Это адская работа. Работа не для всех. Кто-то должен ее делать.
Но скажи такое вслух – получится только треск высокопарный. Лучше даже не заводиться.
Хотя после вчерашней встречи…
Нет уж. После вчерашней встречи – тем более подальше отсюда. Язычок там острый, а интеллект, похоже, такой, что хлебом не корми – одними приколами сыты будем. Перед такой позориться – это уже вообще.
– Ну, в общем, все, – решительно закончил он. – Говори, чего хотел. А то опоздаешь к своему чуду техники.
– Не опоздаю, – задумчиво сказал Журанков. – Без меня не начнут, без меня – просто некому. Но поговорить я с тобой хотел как раз о нем. О чуде…
Вовка перестал жевать. Потом проглотил, что было во рту. И после отчетливой заминки отложил недоеденный бутерброд.
– Знаешь, па… – тихо сказал он. – Ты мне тогда про свой ракетоносец так наплел… Я его потом сто раз во сне видел. Я никогда ни одну игрушку в детстве для себя так не хотел, как твой орбитальный самолет для страны. Сколько с тех пор прошло? Я теперь к фантазиям хуже стал относиться. Слишком много реальных бед, чтобы еще и за выдумки переживать. Двигаешь свою науку – ну и двигай, если нравится. Но мне извилины не пудри.
– Слова не мальчика, но мужа, – немного помолчав, ответил Журанков. – А как ты думаешь, сын, твоя эта… как ты выразился… высокотехнологичная система связи – она сразу, как железный гриб, под деревом выросла, а твой полковник ее нашел и в лукошко положил?
Вовка поджал губы. Ответ подразумевался однозначно. Мягко же отец дал понять, кто тут дурак и чурбан окопный. Слова не мальчика, но мужа… подсластил и уважил. Спросил бы лучше сразу: ты, сын, контуженный, или отмороженный, или и то, и другое разом?
– Я понимаю, что чуда хочется, – проговорил Журанков, поняв, что Вовка не собирается отвечать. – У нас, у русских, это, похоже, в крови. Долго запрягаем, мол, да быстро ездим. Месяц спорим, день работаем. Либо тупеть год за годом, либо раз уж, мол, взялись, то чтобы все было готово к завтрему. А так не бывает.
– Да ладно тебе, – сказал Вовка. – Ты же не на ученом симпозиуме. Завязывай с политесами, па. Я тебя так понимаю: ты хочешь сказать, что я сморозил полную хрень да еще и обидел тебя, а на самом деле…
– Не надо меня переводить с русского на русский, – попросил Журанков. – Ты меня не обидел. Ты ничего не сморозил. Орбитальный самолет реален, я полагаю. Да вон американцы уже “Икс тридцать семь бэ” испытывают… Это где-то близко. Но чтобы построить подобную систему, нужна долгая скоординированная работа многих институтов и заводов всей страны. А этим жрунам не до нас. Они так привыкли гнать каждый сам по себе, и чтобы миллион в карман ежедневно… Может, кто-то когда-нибудь и сможет их снова организовать для серьезной слаженной работы, но пока – ни фига. И наше счастье. Потому что необходимость – мать изобретения, и есть, Вовка, вариант получше.
Сын несколько мгновений заглядывал отцу в глаза.
– Еще лучше?
– Гораздо.
– Только не говори, что придумал звездолет, – чуть хрипло проговорил сын.
Журанков расхохотался.
– Звездолет! – передразнил он. – Вчерашний день. Звездолет, копье и набедренная повязка – малый пещерный набор.
