Песах Амнуэль - В полдень за ней придут
— О Господи, — сказал на этом месте Бржестовски и бросился из комнаты с таким видом, будто забыл где-то важнейшую бумагу, на которой был записан один из тех секретов, что в его отсутствие успели раствориться в воздухе и перестали, таким образом, быть государственной тайной.
Алиса проводила майора очаровательной улыбкой и перевела на Штейнбока взгляд, такой по-детски непосредственный и в то же время по-взрослому загадочный, что ему не оставалось ничего иного, как улыбнуться в ответ и спросить какую-то ерунду, лишь бы она вдруг не замолчала.
Во среду он уже точно знал, что передо ним, безусловно, не Эндрю Пенроуз, несмотря на совпадение отпечатков пальцев и достаточно близкое сходство фотографических изображений, по которым ее, собственно, и опознали агенты, работавшие в боливийских лесах и искавшие там… Впрочем, Штейнбок не знал, что они там искали на самом деле, майор говорил ему одно, на самом деле все могло быть иначе, но, как бы то ни было, одним из результатов этой агентурной работы стал арест (доктор понял, что ее просто похитили и вывезли среди ночи на американскую базу) женщины, отождествленной, как разыскиваемая спецслужбами микробиолог Эндрю Пенроуз.
У Пенроуз, как это было записано в ее медицинской карточке, была кровь второй группы, а у Алисы Лидделл — первой. У Эндрю Пенроуз была довольно сильная близорукость (минус четыре в правом глазу и минус шесть — в левом), а у сидевшей передо Штейнбоком женщины, называвшей себя Алисой, зрение оказалось абсолютным — она видела самую нижнюю строку таблицы. Эндрю Пенроуз была крашеной блондинкой, у Алисы оказались темные волосы, которые она расчесывала так, чтобы они спадали волной на плечи, причем никаких следов краски в лаборатории не обнаружили, после чего эксперты решили, что им для исследования подсунули данные двух женщин — кто-то ошибся, а в какую именно сторону, экспертам было все равно, они лишь констатировали факт.
В отличие от майора, Штейнбок знал, что при расстройстве множественной личности описанные изменения не только возможны, но происходят порой так быстро, что анализы, проведенные с интервалом в два-три часа, показывают существенную разницу в составе крови или цвете радужной оболочки глаз. Именно эти результаты, а не только (точнее — не столько) рассказы этой женщины, убедили доктора в правильности поставленного диагноза.
— Черт возьми, Йонатан, — говорил майор при каждой их встрече, где бы она ни происходила: в коридоре, в кафе или в его кабинете в полночь, когда они подводили итог очень, на взгляд Штейнбока, плодотворного, а на взгляд Бржестовски, совершенно зря потраченного рабочего дня, — черт возьми, мне нужно получить от нее совершенно определенную информацию оперативного характера. Это очень важно. Можешь себе представить, насколько это важно, если начальство пошло на то, что вывезти ее из… неважно, факт тот, что это потребовало немало усилий, и два агента едва не поплатились жизнью. А теперь я вынужден сидеть и ждать, пока вы с ней не наиграетесь во врача и пациентку.
— Мы не играем, ты прекрасно понимаешь…
— Не понимаю! Расстройство множественной личности? Замечательно! Джекил и Хайд, да? Джекил возвращался домой каждое утро и превращался в Хайда, а у вас это тянется уже третий день…
Что мог ответить Штейнбок старому приятелю? Сказать, что ему тоже не нравилось терять здесь время, когда у него много работы в клинике, и Сузи при ее строптивом характере может быстро найти ему замену? На самом деле это было не совсем так: на третий день он уже не торопился уехать из Гуантариво, случай сам по себе был очень интересным, и, к тому же, ему с каждым часом все больше нравилась Алиса, это было странное ощущение, которое он не то чтобы не мог передать словами, но прекрасно понимал, что говорить о нем вслух попросту невозможно: что же это было, на самом деле, кто ему, в конце концов, становился все более симпатичен — сорокалетняя женщина, прикидывавшаяся веселой девчонкой, воспринимавшей странные обстоятельства, в которых она оказалась, с юмором и даже некоторым пониманием, или восемнадцатилетняя девушка, оказавшаяся вдруг в теле взрослой женщины, не очень, видимо, удобном, судя по ее странным порой движениям?
Разговоры, естественно, записывались и, Штейнбок подозревал, что слушал их не только он, но и специалисты из аналитического отдела. Он мог себе представить, что они думали, когда им попадались такие, например, фразы:
— Ну что вы, сэр, мы с сестрой обычно прятались от дрондов под столом в буфетной, потому что он такой длинный, и скатерть на нем до самого пола, и никакой дронд туда не пролезет, а если пролезет, то запутается крыльями в складках материи, потому что, знаете ли, сэр, у дронда хотя и тощая шея, как у дяди Чарли, но зато длинные мохнатые крылья, как у мышиного короля, нет, не того, который с хвостом и живет в подвале, а того, что висит на стропилах вниз головой и ждет, когда мимо будет пролетать птичка, чтобы ее тут же поймать и съесть, они все такие прожорливые, мышиные короли, я имею в виду, и совершенно не стесняются, хотя крылья у них все-таки мохнатые, не такие, как у подданных, вы знаете, подданных я очень не люблю, более противных созданий я не видела, их можно…
И так далее до бесконечности. Прервать монологи этой девицы можно было только одним способом — открыть книгу Кэрролла и начать читать с любого места, хоть с конца, хоть с начала, хоть с середины. К счастью, в библиотеке Гуантариво, где, вообще-то, книг было меньше, чем фильмов на лазерных носителях, Штейнбок нашел оксфордское издание "Алисы в стране чудес" и "Алисы в Зазеркалье" с иллюстрациями Тенниела и на третий день их с женщиной-девочкой посиделок вытащил книгу, положил на стол, открыл на странице с изображением Безумного чаепития и спросил:
— Узнаете?
Алиса, произносившая в это время нескончаемую речь о пользе арифметических упражнений для придания лицу естественного природного цвета, замолчала, увидев себя рядом со Шляпником и Соней, повернула книгу и долго смотрела, широко раскрыв свои фиалковые глаза, а потом сказала:
— Господи, сэр, так все и было на самом деле. Вот только…
Лицо ее при этом стало задумчивым, а взгляд — отрешенным. Что означало ее "вот только…" Штейнбок, к сожалению, не узнал, потому что, произнеся эту фразу, Алиса (Эндрю) надолго умолкла, книгу не отдавала, но страниц почему-то не перелистывала, а смотрела только на положенную перед ней картинку. Она смотрела в книгу, а Штейнбок — на нее. Что общего было между этой женщиной и изображенной на рисунках девочкой? Разумеется, волосы. Конечно, взгляд. И ничего больше, но все равно сходство казалось доктору поразительным.
