Сергей Иванов - Дом без родителей
- Ты помнишь маму? - спросил его, готовый тут же сменить разговор.
- Не помню. Старший брат рассказывал. Нас у нее было двенадцать. Девять мальчиков и три девочки. Шесть мальчиков только до года дожили и померли - кормила плохо. Остальные в разных детдомах. За детей дают деньги - пособия. Вы знаете?..
Я киваю головой.
- Она нигде не работала. Жила на эти пособия. Для того и заводила нас, чтобы деньги получить...
Женя замолкает. И я тоже молчу: делаю вид, что занят своей работой. Но сам так напряжен, что от случайного скрипа вздрагиваю.
- Лешка, ты, оказывается, трус! - говорю я. Бледный Леша забился в угол кабинета. Ему надо сделать укол - у него тяжелая ангина. Но вот поди-ка вымани его из угла!
- Не люблю трусов! - говорю с презрением.
- Я не трус! - обижается он. - Я маму знаете как защищал!
- Как?
- Один сосед маму обзывал по-всякому. А я к нему, к соседу, через форточку забрался и разбил его телевизор.
- И сосед тебя не поймал?
- Что я, дурак! Я без него! Он потом кричал, что это я. Но ведь не видел!
- А маме ты рассказал?
- Рассказал.
- И что она?
- Смеялась очень.
- И все?
- Просила больше не лазать...
Леша выдвинулся из угла на середину кабинета. Я подошел к нему со шприцом.
- Да делайте, если надо!.. - Леша сказал это небрежным тоном, но голос предательски дрогнул.
- Теперь вижу, что не трус! - похвалил я.
И сделал укол...
Почему все, кто угодно, "виноваты" в перекошенных судьбах детей милиция, педагоги, врачи, - и только их родители ни в чем не виноваты? Я слышал, как оправдывалась одна мамаша, и не мог сдержать невольного чувства гадливости.
- Да милиция у меня украла ребенка! Воспользовались, что меня не было дома! Воры! Их бы самих судить надо за это, милицию! Шпионили, совали носы, доносы писали! Гады! И врачи не лучше. "Ребенок ослабленный", "у ребенка рахит"... Откуда ему взяться, рахиту, если ребенок все время на свежем воздухе! Ни черта не понимают, коновалы! Только воображают... а учителя те вообще дармоеды! Сами калечат ребенка, а на меня валят! Какой же он недоразвитый! Щеки - во! Как помидоры! У недоразвитых таких бы щек не было! Бегает, прыгает - не хуже других! Им лишь бы на кого-то свалить! А разве это правильно? Они учителя, пусть они и отвечают за ребенка!..
Неплохо одетая, завитая и подкрашенная, она выглядела "как все". Никакого смущения, никаких угрызений совести вроде бы не испытывала. Возможно, собственная жизнь даже нравилась ей, устраивала ее.
Глядя на нее, я подумал, что гуманность может быть глупой, неоправданной. Должно ли общество быть гуманным к таким, как эта?
- Ребятам завидовала, - говорит Зинаида Никитична, - что жить им в обновленной стране. А теперь не завидую. Увидела: и я успею подышать чистым воздухом. Смотрю по телевизору на педагогов-новаторов. За них радуюсь. Смотрите, как непривычно все. Один превратил уроки в игру, в театр. Другой устроил так, что ребята учатся стоя. Нам кажется: как же так, устанут. Но медики подтверждают: ребятам стоя лучше, они бодрее себя чувствуют... А третий сократил уроки до тридцати пяти минут. И ребятам стало легче, они оживились, результативность повысилась... Может, и мы подумаем, как нашу жизнь организовать... Только совершенно по-новому... Совершенно по-другому... Боже ты мой! Как странно, как непривычно - жить без оглядки, свободно, творчески!..
Сережа приходит взлохмаченный.
- Ты что, забываешь причесываться?
- Просто мне не нравится.
У него свободный урок, он сидит у меня в кабинете, и мы говорим о жизни...
- Какой самый радостный день у тебя был? Можешь сказать?
- В этом детдоме? Или в Сиверском? Или в Ивангороде?
- Да в любом.
- Помню нам машинки выдали. Большие самосвалы. Только нашему классу. А остальным маленькие машинки. Другие нам завидовали. Поиграть просили...
- А в этом детдоме?
- А в этом когда бабушка приезжала. Она мне письмо от мамы дала...
- А мама тебя взять не обещает?
- Обещает. Когда восьмой кончу.
- А ты не думал о том, как сделать новую жизнь в детдоме?
- Нет, не думал. А зачем? Дайте мне витамины! Или шприц брызгаться!..
Женя стал разговорчивей. Ему, как и всем детдомовцам, очень не хватает обычной бытовой информации, которую семейные дети получают мимоходом.
Женя постепенно, слово за словом, дорассказывал короткую историю своей жизни.
- Мама всех нас бросила. Меня и брата она в магазине оставила. Завела в отдел, а сама убежала. Брат сейчас в восьмом классе, вы, наверное, знаете. Он говорит, как только ему восемнадцать будет, заберет меня. Вместе жить станем. Вот бы еще папа был! С папой, наверное, хорошо, правда?..
Женя замолкает, стоит, прижавшись к моему боку...
Педагоги давят на детей, наседают ради выполнения своей программы. Порой мне кажется, что педагогические задачи решаются даже в ущерб медицинским. Ведь у нас многие дети ослабленны, многие невротики, а эта школьная принудиловка рождает в детях стойкое отвращение к разным предметам и к учебе вообще, гасит искры таланта. Ребята инстинктивно протестуют прогуливают, пытаются спрятаться в изолятор.
По-моему, детдом не должен быть только местом призрения брошенных детей, не должен быть обычным учреждением, каковым является сегодня. Любой детдом должен быть школой санаторного типа - с медицински обоснованным режимом дня, с повышенным вниманием к вопросам здоровья, с кабинетами физиотерапии и лечебной физкультуры, с врачами - узкими специалистами, которые или вошли бы в штат, или на какой-то другой основе могли наблюдать детдомовцев.
Или пускай подобный - медицинский - уклон будет у детдомов первой ступени, главная задача которых - провести реабилитацию ребенка после неудачной семейной жизни, возродить его телесно и духовно.
А затем наступает время лицея (так я его назову)... План его мне не ясен до конца. Я вижу в нем равенство детей и взрослых... Я вижу педагогов, которых не делят на учителей и воспитателей...
У меня в кабинете Ленка. Она наливает воду из графина в пластмассовый стаканчик, чтобы запить таблетку "от головы".
Тут влетает лихой третьеклассник, заводила среди своих ребят. Он выхватывает стаканчик из-под Ленкиной руки и выплескивает воду себе в рот. При этом поглядывает эдаким удальцом, которому все позволено.
- Что там было? - спрашивает небрежно, то ли к Ленке адресуясь, то ли ко мне.
- Сильнейший яд! - говорю я с серьезным видом. - Хотели крыс травить!..
Зачем я это сказал, сам не знаю. Видимо, из-за желания "осадить нахала". Но после моих слов происходят страшные вещи. Третьеклассник меняется в лице, бледнеет на глазах, скрючивается, стонет. Вижу, что это не игра, не притворство. Ему действительно плохо - начинается неудержимая рвота. Он буквально заливает пол рвотными массами.
