Владимир Михайлов - Михайлов В. Сторож брату моему.Тогда придите ,и рассудим
— На здоровье, — ответил я. — А какую именно услугу ты имеешь в виду?
— В те времена это называлось «взять языка», — сказал он, снова усмехаясь, и эта улыбка его мне не понравилась. — Я имею в виду девицу, которую ты привез на борт. Видимо, ты нашел с ней общий язык?
Тут он промахнулся, и я сразу же воспользовался этим.
— Ну, это-то было нетрудным, — сказал я. — Люди там, внизу, разговаривают на том же языке, что и мы.
Для пилота это не было новостью, но остальные члены экипажа не смогли скрыть удивления.
— Как так? — спросил Георгий.
— Я же говорил уже, по-моему, что нашел там старый корабль. Это наш, земной корабль, и люди на планете — потомки людей с Земли. Наши братья!
— Братья, — сказал Иеромонах и повторил еще раз, весомо и убежденно: — Братья. — И вдруг он встал, стиснул руки в кулаки, закинул голову. — Свершим, прилетим на Землю, и нас спросят… И спросил бог Каина: где твой брат Авель? И ответил Каин: господи, разве я сторож брату моему…
И на этот раз только мы трое понимали, о чем речь идет, но Рыцарь, происходивший из лютеран, знал писание, надо полагать, получше меня, а этот эпизод был знаком даже и мне, хотя в школе моей, естественно, не преподавали Закон божий. И я подхватил, не дав пилоту опомниться:
— Ну понятно, Уве-Йорген, разве ты сторож брату моему, твоему, любого из нас — нашему брату? Нет, конечно, разве воин — сторож?
Рыцарь промолчал, и я почувствовал, что сейчас надо закреплять победу.
— Слушать меня! — сказал я командным голосом, чтобы напомнить всем и каждому, кто здесь капитан. — Задачи: найти Шувалова и оказать ему помощь, помочь установить контакт — это раз. Второе: разобраться, сколько населения и где оно. Объяснить людям положение и готовить к чрезвычайным мерам. На корабле останутся: доктор Аверов при всей научной аппаратуре и один член экипажа на вахте. Сейчас останется Гибкая рука, потом, если он понадобится внизу, как инженер, его подменит кто-нибудь другой. Все остальные — на планету. Там расстановка будет следующей: я направляюсь к тем, кто живет в лесах. Питек и Георгий должны будут найти Шувалова, установить с ним связь и выполнять его указания. Уве-Йорген, ты будешь помогать мне. Связь с кораблем: в шесть, двенадцать, восемнадцать и ноль часов по корабельному времени. Предупреждаю: со связью могут быть помехи, внизу убедитесь сами.
— Ясно, — ответил за всех Рыцарь.
— У меня все, — сказал я.
— Когда вылет? — спросил пилот.
— Сколько времени вам нужно на сборы?
— Немного. Но я подумал вот о чем: перед тем, как покинуть корабль, ребята могли бы провести полчаса в Садах памяти. Зарядить аккумуляторы души, так сказать.
Я не нашел в этом ничего плохого.
— Добро, — согласился я. — Все?
— Да.
— Все свободны, — объявил я.
Я так и думал, что Рыцарь задержится. И он остался.
— Капитан, — сказал он негромко, подойдя ко мне вплотную.
— Слушаю.
— Ты и в самом деле совершенно уверен…
Я кивнул в знак того, что понял его.
— Совершенно? — переспросил я. — Нет, конечно. Тут и не может быть полной уверенности. Но не представляю, как мы можем допустить, что не сделаем всего возможного для всеобщего спасения.
— Ну, хотя бы такой вариант: мы сейчас летим на планету, в воздухе происходит катастрофа — и на поверхность мы прибываем уже в совершенно разобранном виде. Теоретически допустимо?
— Теоретически — да.
— А гибель Земли ты допускаешь, Ульдемир, хотя бы теоретически?
— Не хочу, — сказал я.
— Значит, страховка нужна?
Я знал, что он имеет в виду. И на сей раз был с ним согласен. В этом не было никакого противоречия. Нельзя было обсуждать возможность неудачи перед всем экипажем: когда люди готовятся выполнить тяжелую задачу, они не должны допускать и мысли о возможном невезении. Надо настроиться на игру, как говорили в мои времена. Но в себе я был достаточно уверен, да и Уве-Йорген, кем бы он ни был, оставался человеком долга, и я считал, что на него можно положиться.
— Хорошо, — сказал я. — Какую страховку ты предлагаешь?
— Я думаю вот что. В момент, когда наблюдения покажут, что вспышка назрела, надо, чтобы корабль все же выполнил свою задачу — независимо от всего остального. Такой вариант тебя устраивает?
— Да. Если только положение будет действительно безвыходным.
— Это установит Аверов с его кухней. Ты согласен?
— Установит-то компьютер, — сказал я, — но рядом с ним будет Аверов. Ты что, хочешь замкнуть компьютер непосредственно на установку?
— Это полдела. Для того чтобы действовать, корабль должен выйти в атаку, ты это прекрасно знаешь. Меня ты забираешь с собой, хотя у меня рука не дрогнула бы.
— Гибкая Рука — тоже не из тех, кто струсит.
— Согласен. Сейчас они в Садах памяти. Давай через полчаса встретимся у Руки. Годится?
Я подумал, что Уве-Йорген и тут пытается овладеть инициативой. Но не было причин осаживать его, и я позволил себе лишь самую малость.
— Через сорок минут, Рыцарь.
Он кивнул:
— Я могу идти?
— Уве…
— Ульдемир?
— Почему ты не спросишь ничего о той девушке?
Я сказал так потому, что мне вдруг страшно захотелось поговорить о ней — с кем угодно.
Он покачал головой:
— У нас не было принято обсуждать с начальниками их личные дела. Понимать службу — великая вещь, Ульдемир.
Странные все же существовали между нами отношения, свободные и напряженные одновременно, дружеские — и в чем-то враждебные. Часто мы в своих словесных схватках бродили по самому краю пропасти, которую видели только мы одни; это было только наше — пока, во всяком случае. И, пожалуй, без этого нам было бы труднее.
— Разве службу кто-нибудь понимает? — улыбнулся я.
— Гм, — сказал Уве-Йорген.
— Прости, Рыцарь. Строй — святое место, не так ли?
— Именно.
— Значит… через тридцать пять минут, — сказал я, выходя.
* * *Анна спала в моей каюте на широком капитанском диване — она даже разделась, как дома, и за это я опять мысленно похвалил ее. Я убавил освещение до сумеречного, сел в кресло и долго смотрел на нее — не как на желанную женщину, а как смотрят на спящего ребенка. Смотрел, не думая, не пытаясь ни опуститься в прошлое, ни подняться в будущее. Не думая о том, не произошло ли час назад между нами в этой самой каюте что-то непоправимое, потому что для каждого действия есть свое время, мы только не всегда верно угадываем его — или неверно вычисляем… Я просто смотрел, и мне было хорошо, как только может быть хорошо человеку. Тут, как и в спасении людей, нельзя было настраивать себя на возможность неудачи. Только хорошо, только хорошо могло быть — и никак не могло быть плохо.
