Андрей Столяров - Боги Осенью
Погребальными колоколами повис этот звон в воздухе. Звонили колокола обо мне. Я - погиб, здесь, на набережной, под скорченными тополями. Мне потом иногда даже снилась эта картина: мрачная, будто отливка памятника, фигура Тенто, выглядящая исполинской, потому что я смотрел на неё снизу вверх, звездчатый кружевной воротник, горгоньи кудри вокруг лица с полуприкрытыми веками, - на секунду мне показалось, что кудри эти медленно извиваются, - и холодный клинок, плывущий, будто посередине звездного неба. Сейчас он сверкнет в точном падении, и для меня все кончится.
Не знаю, почему я тогда не зажмурился, как ребенок. Если уж умирать, то лучше не видеть, как смерть протягивает к тебе мерзкие лапы. Наверное, я в тот момент просто остолбенел: глаза вытаращены, неповрежденная рука ощупывает пылающий копчик. Помню, мелькнула мысль, что я теперь на всю жизнь останусь калекой. И все-таки я тогда не зажмурился, и потому внезапно увидел, что опасный лунный клинок вовсе не плывет среди звезд, как мне в первое мгновение показалось, - плывут тоненькие ободочки невидимых облаков возле него - а сам меч не плывет, а лишь немного покачивается, и покачивается, как в невесомости, темная отливка фигуры, беловатый дымок курится из-под звездчатого воротника, и - усиливается, и брызжет струйками, точно от паровоза.
И вдруг костюм лорда Тенто сминается, будто внутри него - пустота, и широкими мягкими складками ложится на мостовую. И тут же глухо, как деревяшка, стукается о крышку люка. И - подскакивает пару раз и после этого замирает.
Вот, как все это произошло. Я даже забыл про невыносимую боль в копчике. Кое-как выпрямился в полный рост и опять почувствовал у себя в ладони рукоять Эрринора.
Кажется, мне его подала Алиса.
Была набережная под фонарями, и была желтая перешептывающаяся листва на деревьях, и был месяц над черной прозрачной водой канала.
Алиса подняла к лицу обе ладони, и густой дым вспыхнул между разведенными пальцами.
– Пусть слышат все, - звонким голосом сказала она. - Свершилось то, чему суждено было свершиться. Лорд Тенто - умер. Я свидетельствую об этом перед всеми Домами. И свидетельствую, что он умер, сражаясь, как подобает воину.
Губы её задрожали, и я увидел светлую влагу, склеивающую ресницы.
– Свидетельствую, - негромко, точно через силу, повторил вслед за ней Гийом.
Взгляд его обжег меня странным огнем.
И опять - точно медленное дуновение прошло вдоль набережной. Заколебались звезды и проскрипел-простонал суставами подагрический тополь.
А Алиса взяла мою руку, сжимающую Эрринор, подняла и тихонько поцеловала ободранные костяшки пальцев. Когда это я успел их так ободрать?
Она сказала:
– Ты победил Черного лорда, Рыжик. Ты сражался и победил, ты - великий воин...
Я отступил:
– Никогда так больше не делай!..
И Алиса покорно склонила голову.
– Слушаю, милорд муж, мой повелитель...
И повернулось бледное, точно вымоченное, в воде лицо Гийома.
– Поздравляю, милорд...
Только тогда я - понял.
И, стоя посреди осеннего города, под шорох листьев и ломкий плеск сентябрьской холодной воды, я поднял меч - к звездам, к черному сквозняку, ко всему, что ещё могло нам грозить.
Качнулись тени. Быстрый лунный свет заструился по лезвию.
Порыв ветра утих.
Так я стал лордом.
15
С точки зрения обороны, место было выбрано идеально. Крепость находилась на островке, со всех сторон окруженном каналом. Канал, правда, был не слишком широк: полоса тусклой воды - если плыть, гребков на десять-пятнадцать, но преодолеть его без средств переправы было нельзя. Алиса сказала, что глубина в отдельных промоинах достигает двух и даже трех метров. К тому же дно канала чрезвычайно замусорено: и бутылки битые, и консервные банки, и нагромождение досок. А как раз напротив ступенек к воде - перекрученные ребра листового железа. Вон, видишь, там - немного левее. Напорешься на такой угол - и все...
– Ты что, в самом деле его видишь? - спросил я, глядя на непрозрачную, как в торфяном омуте, гладь с пятнами полузатонувших листьев. - Как тебе удается?
– Конечно, - сказала Алиса. - А ты разве не видишь? Жаль...
С материком, если так можно выразиться, нас соединял единственный деревянный мост, упертый съездом своим в противоположную набережную. Причем, ширина его была такова, что перекрыть проезжую часть было делом минуты. Для этой цели в конце его имелись две чугунные тумбы - круглые массивные чушки, перетащенные сюда от ближайшего дома. Опрокинуть их - ни одна машина не въедет.
По-моему, вполне надежно.
Крепость же представляла собой бывшие военные склады, сплошной громадной стеной опоясывающие весь остров. Багровая кирпичная кладка позапрошлого века вздымалась выше третьего этажа. И хотя в ней имелись довольно обширные окна и пара ворот, но до окон без крючьев или приставной лестницы было бы не добраться, а ворота, обшитые нарезками рельс по створкам, были заперты на такие замки, которые не то, что не выломать, но даже не поднять обыкновенному человеку. Причем, кирпич стен за два столетия спекся, окаменел, и пробить в нем проход можно было только с помощью артиллерии. Я надеялся, что артиллерию против нас все-таки применять не будут. В общем, местечко удобное, чтобы отсидеться и привести себя в норму. Не знаю уж, как Гийом его обнаружил.
Лишь один недостаток причинял мне некоторую тревогу и беспокойство. Чтобы грамотно защищать крепость, требовалось по крайней мере полторы сотни солдат. Тогда можно было бы организовать оборону в два яруса. Мы же располагали не сотнями, а всего четырнадцатью бойцами, и хотя солдаты были явно знающие свое дело - молчаливые, плотненькие, дотошные до казарменного устава, в кожаных куртках и кожаных же штанах, защищающих от случайных порезов, с тусклыми бронзовыми наплечниками, нагрудниками и наколенниками, все, как один, мордастые, напоминающие крестьян, оторванных от привычного плуга (да, действительно, простых солдат набирают именно из крестьян, подтвердила Алиса), и хотя командовал ими опытный, побывавший, наверное, в десятке сражений сержант по имени Беппо - с просветленными выпученными глазами, как у старого рака, без сомнений (убьют так убьют, такая у солдата судьба), со щеточками звериных усов под носом, которые он ежевечерне лелеял, и с таким голосом, что когда он гаркал: Эй, ты, хрен ползучий, шевелись, ты не у тещи на именинах!.. - то над стенами крепости вскидывались стаи перепуганных воробьев, а очередной хрен ползучий, действительно начинал шевелиться, - для защиты этого все равно было мало. Тем более, что четверо хренов ползучих были постоянно заняты во внутреннем дворике сборкой какого-то совершенно непонятного громоздкого сооружения, состоящего их гнутых латунных трубочек, и больше всего напоминающего клетку для птицы.
