Олег Корабельников - К востоку от полночи
Из глубины, из мрака, из боли проступало ее лицо, склонившееся над Оленевым, он видел ее глаза, губы, слышал тихие, успокаивающие слова, обращенные к нему.
Он лежал на упругом брезенте, по-видимому, его куда-то везли, взвизгивали тормоза, заносило на поворотах, утробно крича, рассыпала на мелкие осколки тишину сирена.
- Это вы, - сказал Оленев, продираясь, из беспамятства, - это вы. Наконец-то я вас нашел.
- Лежите спокойно, - сказала женщина, - потерпите, скоро приедем.
- Я люблю вас. Почему вы все время ускользаете от меня?
- Это пройдет, - ответили ему, - печеночная колика. Уже легче?
- Не покидайте меня. Мне так плохо без вас.
- Все будет хорошо. Закройте глаза, успокойтесь, мы уже приехали.
Его качнуло, потом понесли, на секунду он увидел звездное небо, темные кроны деревьев, потом вспыхнул яркий свет, и его бережно переложили на жесткий топчан, пахнущий хлоркой.
Он слышал голоса, женские и мужские, среди них были знакомые, кто-то уверенно задрал на нем рубаху и прикоснулся к животу. Боль полоснула с новой силой, Оленев застонал.
- Достукался, - прорычал голос Чумакова. - Что там случилось, доктор?
- День рождения, - сказала женщина, уже невидимая Оленеву. - Жирная пища, жаркое, пряности, сами понимаете...
- Еще бы, - сказал Чумаков, - обожрался все-таки. А еще врач! Исцели себя сам, собака ты этакая. Тащите его, ребята, в палату, покапаем маленько, а потом на стол. Нечего с ним церемониться, пока не загнулся.
Его опять переложили на носилки, покатили по темному коридору и внесли в палату реанимации. В ту самую, где он работал, на ту койку, где раньше лежал Грачев.
- Привет, - сказал Веселов. - Давненько не виделись. Назначения будешь делать сам или мне доверишь? Машку-то вызывать?
- Делай что знаешь, - сказал Оленев, превозмогая боль. - Никого не зови. Если будет операция, дашь наркоз сам. Пусть оперирует Чумаков.
- Ты прямо как на смертном одре. Еще завещание напиши. Так мы тебе и дадим помереть, жди-дожидайся. И не таких видали. Камешек заклинило в желчном пузыре. Мы его оттуда живо вытащим... Готовься к пыткам, тихуша. Сейчас узнаешь, каково твоим больным-то приходилось...
Мыли желудок, капали в вену, вводили лекарства, боль то отступала, то вновь начинала раздирать живот, заходил хмурый Чумаков, ощупывал и осматривал, качал головой.
- Что за больница, - ворчал он беззлобно, - чудик на чудике. Ничего, Юрка, пробьемся. Заштопаю так, что будешь как новенький.
Опять каталка, лифт, операционная, знакомые лица сестер и хирургов, было стыдно лежать в наготе перед ними, но Веселов уже давал распоряжения анестезистам, кружилась голова, Юра услышал звон весенней, капели в ушах биение своего сердца, потолок потемнел, превратился на миг в звездное небо, потом погас, и пришла темнота.
Он прикоснулся руками к холодной поверхности зеркала в тяжелой бронзовой раме, прильнул всем телом к стеклу, оно поддалось, и он шагнул, и оказался на берегу реки своего далекого детства. Позванивала река на перекатах, перемывала разноцветную гальку, цветы чистотела глянцево светились в густой траве, запах мяты и чабреца плыл в нагретом воздухе. Он словно бы видел себя со стороны и в то же время сознавал, что именно он, тринадцатилетний Юра, смотрит на все это, детскими пытливыми глазами. Карманы его штанов оттопыривались, набитые камнями и причудливыми корешками, мир, окружающий его, был светел и юн. Он шел вдоль берега, выискивая красивые камешки. В воде они казались удивительно красивыми, радужными, а высохнув, тускнели и прятали свои краски под мутной пленкой.
Он чуть не наступил ногой на маленький камешек, необычный своей формой. В первый миг ему показалось, что это очищенное ядро грецкого ореха, но, подняв и внимательнее рассмотрев, увидел, что это просто розовый камень, изборожденный симметричными извилинами. Одна из них, самая глубокая, делила камень на две равные части.
- Интересно, - сказал он вслух. - Что же это такое? Минерал? Окаменелость? Надо покопаться в справочниках.
- Я тебе покопаюсь, - услышал он тоненький голос, исходящий из камня, как голос Буратино из полена. - Сколько можно?
Юра чуть не выронил камешек и вдруг Все вспомнил... Всю свою жизнь до того дня, когда на машине "Скорой помощи" его привезли в больницу и уложили на операционный стол.
Он крепко зажал камень в ладошке и спросил:
- Пинаться будешь, Ванюшка?
- В зависимости от контекста, - сказал Философский Камень, щекоча ложноножками ладонь. - Разожми руку, вундеркинд задрипанный!
Юра разжал пальцы, и Ван Чхидра Асим, проскользнув амебой по руке, мягко спланировал на берег, распустив псевдокрылья. Оправившись от недолгого полета, он приобрел Торжественную форму и изрек менторским тоном:
- Ну вот и все, Юрий Петрович Оленев. Все. Договор исполнен. Пришла полнота времени. Ныне отпускаю.
- Как? - не понял Юра. - Разве я нашел твою потерю?
- То ли да, то ли нет, - вздохнул Ванюшка. - Должно быть, опять тупиковый ход. Но я рассчитал правильно. Ты и твои близкие сделали все, чтобы найти моего братика. Один вопрос: мой ли это брат? Но это уже мои личные проблемы. Придется искать заново... Но как похож! Близнец, да и только!
- Где же он? - недоуменно спросил Оленев. - Откуда он взялся? Я его не находил. Может быть, его нашла дочь? Жена? Отец? Кто?
- Все вы, - сказал Ванюшка. - Неужели не понятно? Все были Искателями, все, как собаки, рыскали всюду, а ты шел впереди, обнюхивал все следы подряд, пробовал на вкус, вспугивал дичь, замирал в стойке, раздувал ноздри, шевелил ушами, вытягивал хвост, сучил лапами, распахивал глаза и выращивал, выращивал моего братца... И тут пришел час икс, все параллельные линии, которыми вы шли, сошлись в одной точке, кулинарное искусство дочки, пряности жены, диагноз тещи, мел в руках отца и так далее, без конца. Известняк!
Ванюшка раздался вширь и ввысь, очеловечился и превратился в того самого дедушку, что жил у Чумакова: строгий черный костюм, белая манишка, хмурый взгляд из-под седых косматых бровей. В раскрытой ладони он держал бугристый, белесоватый с розовым оттенком камешек - маленькую копию обнаженного человеческого мозга.
- Это он, - печально сказал Ван Чхидра Асим. - Он самый. Камень, извлеченный из твоего желчного пузыря - редчайшая разновидность подобных камней. Известковый. Я искал тайну сотворения Вселенной, но нашел лишь одну из тайн сотворения жизни на Земле. Это он не давал тебе покоя, рос, как младенец в утробе, и мой брат Чумаков извлек его на свет...
- Странно, - перебил Юра, - даже глупо. Перелопачивать пространство, завихрять время, обладать способностями делать все из всего, сводить с ума стольких людей, походя совершить переворот в медицине и... пошлейший камень в глупейшем желчном пузыре! Это же курам на смех! Философский Камень в желчном пузыре!
