Кир Булычев - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 33
Три автора — три произведения. В 1984 году Евгению Ивановичу Замятину исполнилось бы сто лет. Будем откровенны — человеку такой судьбы, такой пронзительной откровенности и прозорливости прожить сто лет просто невозможно. Таких истребляли в первую голову. Год его смерти — 1937 — символичен, но не значим. Он умер в изгнании, а не в застенках или на лесоповале. Лишенный Родины и проклятый самозванцами от ее имени, он остался ей верен в своем вопле-предостережении «Мы». Он родился в маленьком провинциальном городке с забавным именем Лебедянь, а умер в Англии. Кораблестроитель по профессии, он вошел в историю как один из выдающихся прозаиков XX века. Большевик-революционер, которого изгоняют из партии, из страны. Но даже в роковом для него 1931 году, перед высылкой, он обращается с письмом к Сталину, письмом, вполне актуальным и сейчас. В 1924 году выходит роман «Мы» — история скорбного пути Д-503-го, прообраза миллионов будущих человеко-винтиков, прообраза, гениально предугаданного, вычисленного из малозаметных, но тревожных тенденций тех непростых лет. Страшен облик "грядущего по Замятину"! Почему тогда роман построен по всем правилам утопии? Нет, это не утопия… Сложной и противоречивой фигурой является Эрик Артур Блэр — известный миру как писатель Джордж Оруэлл. Его жизнь — вереница потерь и разочарований, метаний и отступлений от собственных позиций — путь оптимиста, медленно становящегося пессимистом. Убежденный пацифист — и тем не менее воевал с фашистами в Испании. Он презирал политику — и тем не менее работал политическим комментатором в Би-Би-Си… Его наиболее знаменитые произведения — "Скотский уголок" (1945) и «1984» (число 84 — переставленное 48 — год создания романа). О нем в последние годы у нас сказано в критике немало, а вскоре, после опубликования, будет сказано еще больше. Как и у Замятина — картина чудовищного будущего; образ мира, в котором знание того, что дважды два четыре — это преступление, мира, в котором герою грозят такие пытки, перед которыми квалифицированная экзекуция лорда-канцлера Томаса Мора выглядит суровым, но бесхитростным наказанием. Вершители мира Оруэлла справедливо боятся простых истин — действительно, достаточно знать, что дважды два — четыре, как остальное само выводится. Знаем ли мы, что дважды два — четыре? "Скотский уголок" — сказочная повесть, если можно ее так назвать, имеет своего предтечу. Недавно труднодоступная газета "Московские новости" опубликовала любопытнейшее разыскание. Выяснилось, что почти за шестьдесят лет до Оруэлла похожий сюжет использовал русский историк Николай Костомаров (1817–1885). Название "Скотский бунт", персонажи, речи, поступки их — удивительное даже не сходство, а логическое следование, развитие темы. Но как мог Оруэлл ознакомиться с книгой, единственное издание которой имело место в 1917 году? Книгой редкой, случайно в наше время обнаруженной библиофилами. Эту загадку еще предстоит решать. Бунт животных у Костомарова кончается ничем, человек не утрачивает своей власти. Оруэлл идет дальше — животные побеждают, и начинается гротескный "пир победителей". Пародируя расхожие, набившие оскомину лозунги, Оруэлл дает гениальный в своей простоте ключ к пониманию сущности бюрократического аппарата: "Все животные равны, но некоторые животные равны более, чем другие". И во имя этого "более равны" бюрократ готов идти на все и не останавливаться. Тайный соблазн власти заложен в этих словах, и какой надо обладать силой, чтобы устоять! Оруэлл скончался в 1950 году, не дожив трех лет до своего пятидесятилетия. Олдос Хаксли — третий автор. Внук знаменитого дарвиниста Томаса Гексли (Гексли — Хаксли — разночтения одной фамилии, загадочные нюансы переводческих изысков). Знаменитый дед сделал для пропаганды дарвинизма больше, чем сам Дарвин. Гексли был блестящим популяризатором, блестящим оратором и блестящим критиком. Критические «гены» деда трансформировались в острую социальную сатиру у внука. Олдос Хаксли родился в 1894 году, а умер в 1963. Умирал он тяжело и долго. Неизлечимая болезнь причиняла страдания. Неудивительно, что последние годы своей жизни он посвятил проблемам эвтаназии — безболезненного умерщвления смертельно больных людей, экспериментировал с наркотиками, а в итоге принял смертельную дозу диэтиламида лизергиновой кислоты, более известного как ЛСД. До войны у нас вышла пара его книжек — "Шутовской хоровод" (1936) и «Контрапункт» (1936 же). В 1987 году читатель мог ознакомиться с небольшим томиком, вышедшим в издательстве "Художественная литература". Так что путь Хаксли к нашему читателю менее тернист, нежели Замятина и Оруэлла. Да что там говорить — не так давно за хранение последних двух можно было иметь большие неприятности. "О дивный новый мир", роман, с которым вы знакомитесь сегодня, создан в 1932 году. Насколько автор был прозорлив, где сатира перехлестывает и пророк уступает место обличителю — судить тебе, читатель. Они очень разные — авторы и их произведения. Но при всех жанровых, стилистических и идейных различиях все они смыкаются в ряде позиций: политические и технологические процессы нашего века неизбежно ведут к разрушению имеющихся социальных структур, к распаду семьи, подавлению личности, манипулированию общественным сознанием. Да, это не утопии. Так что же — антиутопии?
* * *Теоретические споры о границах жанра ведутся давно. Терминологические разногласия в итоге утряслись, и сейчас наметились три градации: утопия — т. е. идеально хорошее общество, дистопия — «идеально» плохое и антиутопия — находящееся где-то посередине. Границы применения терминов зыбки. Если с утопией более или менее понятно (хотя при современном прочтении казарменные радости Мора, Кампанеллы и других кажутся сейчас сущей антиутопией), то антиутопию от дистопии отделяют по довольно-таки условным параметрам. В итоге антиутопия сводится к пародированию утопии, доведению до абсурда ее постулатов, полемике с нею. В этом ракурсе «Мы» и "О дивный новый мир" — дистопии, а "Скотский уголок" — антиутопия. С другой стороны, формально первые два произведения как бы воспроизводят структуру утопии, опровергая ее основные постулаты, а "Скотский уголок" очень напоминает развернутую… басню. При желании можно достроить длинные ряды, куда войдут М. Булгаков и К. Воннегут, А. и Б. Стругацкие и Р. Брэдбери, Дж. Баллард и В. Михайлов… Ряд исследователей относят к антиутопиям или к так называемым эскапическим утопиям произведения Урсулы Ле Гуин, Дж. Толкина, К. Льюиса. Что говорить — варианты классификаций настолько многообразны, что позволяют достраивать и перестраивать эти ряды в соответствии с изначальными установками. Было бы желание! Можно, например, отнести всю сказочную фантастику (фэнтэзи), а заодно и историческую беллетристику определенного сорта в разряд ретропии. Поиски "золотого века" в прошлом вполне традиционны. Да и сейчас мы частенько с умилением вглядываемся в буколическое прошлое в поисках утраченного рая. Неудивительно поэтому, что бешеным успехом пользуются лакирующие историю романы, сказочные фантасмагории вымышленных миров с мистико-средневековой атрибутикой — они уводят от действительности. "Золотой век" подменяется "золотым сном". К ретропии можно отнести и так называемые "альтернативные истории" — фантастические версии о том, как пошла бы история, если в известные ключевые моменты изменились бы обстоятельства. Л. Дейтон, С. Гансовский, Ф. Дик, А. Аникин… Ряд можно продолжить, правда, наши фантасты пока еще не развернулись широко на этом направлении. Справедливости ради упомянем повесть В. Гиршгорна, И. Келлера и Б. Липатова "Бесцеремонный Роман", опубликованную в 20-х годах издательством «Круг». Герой сооружает машину времени и убегает от разрухи и чрезвычаек к… Наполеону. Предотвращает его поражение при Ватерлоо и… такое начинается! Наполеону везло на сюжеты. В повести А. Аникина "Смерть в Дрездене" перед вторжением в Россию Наполеон падает с коня и разбивается насмерть. История, впрочем, повторяется с небольшими, разумеется, отклонениями…
