Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы (сборник)
Роканнон кивнул, размышляя, какой он вкладывает в это смысл. Слово «киемхер» (во множественном числе «киемхрир») на самом деле, как он вспомнил, было всего лишь прилагательным со значениями «быстрый», «ловкий», «гибкий».
У него за спиной вздохнул и ожил Кьо; он шевельнулся, сел, и Роканнон подошел к нему. Маленькие, не имеющие своего имени существа наблюдали за ними своими черными глазами внимательно и спокойно. Поднялся Яхан, за ним очнулся Могиен, которому, видно, вкололи самую большую порцию парализующего вещества, потому что сперва он даже не мог руку поднять. Один из коричневых пушистых малышей застенчиво показал Роканнону, что было бы неплохо растереть Могиену руки и ноги, что Роканнон и проделал, одновременно объясняя своим товарищам, что́ с ними случилось и где они оказались.
– Тот гобелен, – прошептал Могиен.
– О чем ты? – мягко спросил его Роканнон, думая, что он все еще не совсем пришел в себя, и молодой правитель Халлана пояснил:
– Тот гобелен – у нас дома… С крылатыми великанами…
И тут Роканнон вспомнил, как стоял вместе с Хальдре под вышитой на гобелене картиной – сражением светловолосых воинов с какими-то крылатыми людьми – в длинном парадном зале замка Халлан.
Кьо, который внимательно наблюдал за киемхрир, протянул руку. Черномордый тут же подскочил к нему и положил свою крошечную черную беспалую ручонку в изящную продолговатую ладонь Кьо.
– Повелители слов, – тихо промолвил фийян. – Любители слов, пожиратели слов, безымянные, маленький народец с огромной памятью. Неужели вы все еще помните речь Высоких, о киемхрир?
– Речь! Все еще! – воскликнул Черномордый.
Могиен с помощью Роканнона встал. Он казался замерзшим и измученным. Некоторое время он постоял возле мертвого Рахо, чье лицо выглядело просто ужасно при слепящем белом свете солнца, потом вежливо поздоровался с киемхрир и сказал Роканнону, что вроде бы пришел в себя.
– В крайнем случае, – сказал Роканнон, – если в этой стене нет ворот, можно попытаться взобраться на нее, сделав зарубки.
– Посвисти-ка лучше нашим Крылатым, господин мой, – робко предложил Яхан.
Тут было над чем подумать: свисток мог разбудить летающих обитателей купола, а спрашивать совета у киемхрир было бы слишком сложно. Поскольку летающие великаны вроде бы вели исключительно ночной образ жизни, путешественники все же решили попытать счастья. Могиен вытащил из-под плаща тоненькую дудочку, что всегда висела у него на ремне, и легонько дунул в нее; Роканнон даже ничего не расслышал, однако киемхрир вздрогнули. Через двадцать минут над куполом повисла огромная тень, покружила и снова устремилась на север; вскоре вернулись двое Крылатых и, быстро махая крыльями, опустились прямо посредине двора – полосатый зверь Роканнона и серый Могиена. Белого они с тех пор никогда не видели. Возможно, именно его высохшую мумию обнаружил Роканнон в золотистом полумраке купола: летучий кот стал пищей для детенышей этих ангелоподобных насекомых.
Коричневые существа явно боялись крылатых хищников. Элегантность их манер совершенно растворилась в этом страхе, и когда Роканнон попытался поблагодарить их и попрощаться с ними, Черномордый сумел лишь жалобным тоном простонать:
– О, лети, правитель! – стараясь держаться подальше от серой когтистой лапы Крылатого.
В часе лета от города-улья они обнаружили свое кострище, поклажу, плащи и шкуры, которые подстилали на землю во время ночевок. Все было нетронутым. На некотором расстоянии от лагеря валялись трупы трех летучих великанов, а рядом с ними – оба меча Могиена. Один из них был словно откушен у самой рукояти. Оказывается, Могиен ночью проснулся и увидел этих «ангелов», склонившихся над Яханом и Кьо. Один из них укусил его.
– И я сразу утратил способность говорить, – сказал Могиен. Но он все-таки вступил с ними в бой и убил троих, прежде чем парализующее вещество свалило его с ног. – Я слышал, как зовет на помощь Рахо. Три раза он звал меня, а я не мог ему помочь… – И он сел на землю среди поросших травой руин, переживших все имена и все легенды, положил на колени свой сломанный меч и не произнес более ни слова.
Они сложили огромный костер из веток и хвороста и возложили на него тело Рахо, унесенное из этого страшного города-улья; рядом с покойным положили его лук и стрелы. Яхан добыл огонь, и Могиен поджег погребальный костер. Потом они сели на Крылатых – Кьо позади Могиена, а Яхан позади Роканнона – и стали кругами подниматься над столбом дыма, повалившего от жарко вспыхнувшего погребального костра, сложенного на залитой полуденным солнцем вершине холма в этой чужой стране.
И долго еще был им виден тонкий столб дыма над оставшейся позади равниной.
Киемхрир совершенно ясно дали понять, что путешественникам необходимо двигаться дальше и постараться позаботиться о ночлеге и часовых, иначе с наступлением темноты на них снова нападут ангелоподобные «насекомые». Так что ближе к вечеру они спустились на берег ручья, пробивавшегося между двумя тесно прижавшимися друг к другу, поросшими лесом холмами, и устроили себе лагерь в двух шагах от небольшого водопада. Здесь было сыровато, но воздух был чистый, душистый и наполненный птичьим щебетом и прочей музыкой природы – просто душа отдыхала. На ужин товарищам Роканнона удалось поймать настоящий деликатес – каких-то неторопливо двигавшихся в своих раковинах «моллюсков», вкус которых они очень хвалили; однако Роканнон их есть отказался. У «моллюсков» на суставах недоразвитых конечностей и на хвосте сохранились остатки шерсти – это явно были вовсе не моллюски, а самые обыкновенные яйцекладущие, которых на этой планете было особенно много; вполне возможно, даже киемхрир были такими.
– Сам ешь, Яхан, – отмахнулся Роканнон. – Не могу я есть то, что в любую минуту может со мной заговорить! – У него живот сводило от голода, но он отошел и сел рядом с Кьо.
Кьо улыбнулся и потер оцарапанное плечо.
– Если бы можно было слышать, что говорят и все остальные… – пробормотал он.
– Тогда я, наверное, умер бы с голоду, – сказал Роканнон.
– Ну, зеленые-то существа всегда молчат, – сказал фийян, поглаживая ствол деревца с жесткой корой, склонившегося над ручьем. Здесь, на юге, деревья, главным образом хвойные, как раз зацветали, и в лесу было полно пыльцы со сложными и различными запахами. Цветы здесь всегда отдавали пыльцу ветру – как цветущие травы, так и цветущие деревья: здесь не было ни насекомых, ни привычных глазу Роканнона цветов с лепестками. Весна в этом не имеющем своего названия мире вся была зеленой – темно-зеленой, светло-салатовой, – и лишь золотистая пыльца порой пролетала облачком на ветру.
