Терри Биссон - Старьёвщик
– О Боже, – вздохнул Боб, он же Роберт, он же Бобби. – Как он умер?
– Можете спросить сами, – предложила Генри. Она уже вытащила баллончик и теперь держала его в руке.
– Нет, нет, нет!
– Где вы хотите, чтобы мы положили его? – спросил я.
– Положили его?
Я объяснил Роберту, Бобби или Бобу, что мы искали место, где можно оставить Боба. Что нам сказали…
– Попросили, – поправила Генри.
…отвезти его к брату. Что мы следовали указаниям искателя, пытаясь обнаружить жениха Генри…
– Мужа. …и определенную пластинку, проданную незаконно, по ошибке, которую я пытаюсь вернуть назад…
Он просветлел лицом. – Пластинка? Та самая александрийская штучка? Теперь настала моя очередь становиться осторожным.
– Возможно.
– Думаю, я могу вам помочь, – сказал он. Протянул руку – «Боб» – и объяснил мне, что он только наемный служащий в «Золотых годах». Три дня работает и три дня отдыхает. Пластинка, которую я ищу, находится у него дома. Если мы подождем до утра, когда закончится его смена, он возьмет нас с собой.
И Боба.
Мне предложение понравилось. Генри тоже.
Генри отправилась обратно в казино с Бобом, найти «кабинет задумчивости для девочек» (как она сказала), а я улегся в кузове между Бобом и Гомер. Ночь выдалась удивительно теплая. Голова Гомер из горячей и склизкой сделалась прохладной и пушистой. Неужели на куппере отрастает шерсть? Я размышлял, гладя храпящую Гомер, и погружался в ту черную точку, которую называют сном, ту маленькую черную точку, которая пожирает прошлое, настоящее и будущее.
Когда я проснулся, уже настал день и Генри все еще не появилась. Я лежал один в грузовике с Бобом и Гомер. Невозможно было сказать, который час. Знак казино «Золотые годы» мигал, отбрасывая таинственный свет на стоянку, и огромные автобусы выглядели как киты; разлегшиеся в ряд на берегу.
У меня возникло странное ощущение, понадобилось некоторое время, чтобы распознать его или, точнее вспомнить. Мне хотелось в туалет.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
А как насчет нехудожественной литературы? Или художественной, замаскированной под нехудожественную? Или нехудожественной, замаскированной под художественную? Как насчет эссе о художественной литературе, критики, журналистики? Как насчет авторов, писавших в одном жанре и одновременно пробовавших себя в другом? Вначале казалось, что так или иначе литература требовала иного подхода, чем визуальные искусства, так как книги появлялись в несравненно большем объеме. В данном случае необходимость срочного вмешательства даже не подвергалась сомнению. К тому же существовало (как оказалось) гораздо больше видов книг, чем картин. Первым делом следовало разделить книги, являвшиеся частью исторического наследства и принадлежащие только к развлекательному искусству. Круглый Стол постановил, что удалять следует только художественную литературу и поэзию. Так как художественная литература раннего периода часто являлась к тому же и частью исторического наследия, приняли решение удалять только авторов, родившихся после 1900 года, вместе с их художественными произведениями и/или поэзией. Таким образом, Марк Твен, Фрэнсис Скотт Фитцджеральд присоединились к Шекспиру и сэру Вальтеру Скотту в вечном литературном Зале Славы, а Сэлинджер и Смайли получили шанс испытать судьбу наравне с остальными.
Но разве старинные картины и рисунки не имели исторической ценности наряду (а иногда и помимо) с принадлежностью к искусству? Другими словами, опять же, как насчет Микеланджело? Или Рубенса, или Сезанна? Ответ уже появился на примере литературы, и, таким образом, Моне присоединился к Микеланджело и остальным Бессмертным, в то время как Поллок и Уорхолл остались за чертой.
Дискуссии заняли несколько дней. Совещания начинались точно в девять утра, после быстрого завтрака, и продолжались до шести вечера, с одним часовым перерывом на ленч. Вечера проходили в отеле, где располагались сауна с небольшим бассейном, спортзал, бар, приличная библиотека и фильмотека. Дамарис никогда не общалась с остальными участниками вне совещаний. На самом деле члены Круглого Стола вообще редко разговаривали друг с другом. Будто их личности и мнения меркли, когда они расходились.
Поэты, как и романисты, удалялись немедленно. Поэтов, родившихся до 1900 года, не трогали. От драм избавиться просто, так как пьеса, как и роман, уходит вместе со своим автором. Мемуары, насколько бы искренними они ни были, признали художественными произведениями, в то время как исторические произведения, несмотря на степень их правдоподобности, признавались фактами. Это привело к возражениям, что только личный стиль, а не художественность превращает книгу в литературное произведение. А танцы? Каждый танец исчезает сам по себе вместе с записями представлений и обучающих программ.
Оставались музыка и кино. С кино все понятно, так как все фильмы выпускает группа людей или команда. Здесь уже недостаточно (или не необходимо) удалять отдельных индивидов, скорее следует избавить публику от самого фильма. А что, если у него есть римейк, как, например, «Психо-3» или «Красивейшая красотка»? Постановили, что римейк является отдельным фильмом. И звезда кино, наиболее высокооплачиваемый, самый выдающийся деятель искусства двадцатого века, держалась ровно столько, сколько жил его (или ее) фильм.
Музыка представляла точно такие же проблемы, но без легкого решения. Произведение и его создатель здесь находились в безумно сложных отношениях, часто музы-, канты представляли творение других музыкантов при помощи еще каких-то музыкантов. Что делать с группами, подобными «Битлз»: удалить их сразу или обречь на медленную смерть по мере того, как станут удалять входящих в ее состав музыкантов? Как насчет лидеров, таких как Майлз Дэвис, которые формируют и переформировывают группы, часто из тех, кто потом создает свои собственные коллективы? Как насчет артистов и композит торов в одном лице, таких как Хэнк Вильямс или Телониус Монк? Должен ли исполнитель пережить композитора или следует предать забвению обоих сразу?
А что же народная музыка? По существу, здесь все легко, так как она похожа на народное искусство, однако ее постоянно воспроизводят и часто переписывают. Предположим, музыку следует удалять частями, как фильмы. Надо ли подвергнуть великого артиста (и снова привели в пример Майлза Дэвиса) медленной, постепенной смерти, как звезду кино, например, Тома Хэнкса? Вдобавок ко всему решающая дата, спасшая и литературу, и искусство от стольких сложностей, здесь не имела смысла, так как до 1900 года не появилось ни одной записи. Тогда, может, 2000-й? После него альбом или музыкальная коллекция в большинстве своем уже принадлежали прошлому, большая часть музыки существовала в цифровом виде. А что, если подвергнуть удалению все, произведенное с 1900 по 2000 год? Данное предложение внес именно мистер Билл, изменивший своему положению (или скорее, как оказалось, позе) наблюдателя. В литературе и искусстве Бессмертные присутствовали только благодаря хронологии. А что, если в музыке удалять именно Бессмертных?
