Джеймс Данливи - Рыжий
Сухонький голубоглазый старичок ретировался по ступенькам, остановился на первой площадке, а затем резво засеменил выше. Себастьян берет пальто. Кое-как втискивается в него; рукава еле доходят до локтей. Наклоняется, чтобы взять бутылку бренди. На спине пальто расползается по шву. Выглядывает из-за двери. Нужно идти медленно, соблюдая все меры предосторожности. И как я только мог оказаться в таком нелепом, отвратительном положении? Только этого мне не хватало.
Вниз по гранитным ступенькам. А дальше куда? О, карающая десница Господня! За углом полицейский в голубой форме и шлеме. Он останавливается, оглядывается и направляется в сторону улицы. Дэнджерфилд уверенно ставит велосипед в канаву, садится на него и с бешенной скоростью крутит педали. Из верхнего окна доносится старческий голос.
— Это он, именно он. Он отобрал у меня пальто и шляпу. Да, это он.
Велосипедист стремительно несется по узенькой улочке, сворачивает за угол на шумную улицу, ударяет колено и резко тормозит на сырой мостовой. На середине перекрестка полицейский руководит движением транспорта. Он поднимает руку, чтобы все остановились. Скорей всего, он ничего не знает про меня. Но рисковать я не могу, вперед, сумасшедший солдат армии спасения, несущийся на велосипеде к Судному Дню.
— Эй ты, остановись-ка! Остановись, тебе говорю. Эй!
На дороге, ведущей к церкви Святой Стефании, неразбериха. Велосипед виляет на булыжниках, буксует на трамвайных рельсах. Дэнджерфилд скрючился за рулем. Облизывает губы. Он почти ничего не видит перед собой, потому что глаза его слезятся от ветра, и он мигает. Если у них есть патрульные машины или мотоциклы, они погонятся за мной, а может быть, у них имеются велосипеды или самокаты, на которых в погоню устремится весь личный состав. Впереди светофор. Ох ты! Красный.
Велосипед описывает широкую дугу перед встречным транспортом. Гудки становятся громче, скрипят тормоза. На асфальте какой-то малыш пытается выбраться из-под упавшего на него велосипеда с перепуганным насмерть Дэнджерфилдом.
— Ты не ушибся?
— Нет.
— Уверен?
— Я в самом деле цел.
— Извини меня, мой малыш. Я очень спешу. И вот что, возьми этот велосипед себе в подарок, а то я расшибусь на нем насмерть.
А тот так и застыл от удивления посередине улицы, не отрывая глаз от незнакомца, который швырнул за забор свою шляпу, а потом отправил туда же и пальто.
По улице Кюффе. Вверх к Анже. Я выбился из сил, но медлить нельзя. Сейчас вот по этой аллее, а затем по задворкам. Между белыми стенами, пахнущими мочой. Лучше уж так, чем попасть им в лапы.
Дэнджерфилд пробрался сквозь лабиринт узеньких улочек и вышел на небольшую, освещенную фонарями и заполненную детьми площадь. Заходит в подворотню и ждет. За ним никто не гонится. Девочка за волосы тащит мальчугана в канаву. Тот орет и брыкается. Его опухшие босые ноги покрыты порезами. Еще один мальчик выходит из дому с пачкой газет, кричит, чтобы она оставила его в покое, и бьет ее по руке, она пинает его по колену, он отталкивает ее. Она норовит выцарапать ему глаза, но он выкручивает ей руки, и она плюет ему в глаза.
Себастьян покидает подворотню и медленно идет по улице. Он не спеша пробирается вперед, кружит среди домов, сложенных из красного кирпича с отполированными дверными молоточками, занавесочками и дорогими безделушками на подоконниках нижних этажей. С этой улицы открывается вид на Дублинские горы, освещенные лучами заходящего солнца, и мне бы хотелось находиться сейчас именно там, за массивной оградой на тенистой улице. Осторожно переходит на другую сторону.
Захлопывает калитку. Вниз по ступенькам. Топ-топ. Ждет. Тишина. Топ-топ. О Господи, милая Крис, не оставляй меня здесь им на растерзание.
— Привет.
Раздается голос у него за спиной.
— О Боже.
— Что с тобой?
У Крис в руках свертки, лицо ее встревожено.
— Позволь мне зайти.
— Подержи-ка вот это. У тебя на шее кровь.
— Небольшое недоразумение.
— Ужас. Ты что, подрался?
— Я был немного расстроен.
— Так что же все-таки произошло? Расскажи мне.
— Ну ладно, я пойду.
— Не будь же таким дураком. Заходи, садись. Конечно, я тебя никуда не отпущу. Я же не могу не волноваться, когда ты вдруг неожиданно появляешься, весь залитый кровью. Как это произошло?
— Это произошло.
— Не мели чепухи. Постой-ка. Я поставлю чайник, вскипячу воды. Ты слишком много выпил. Рана еще болит?
— Нет.
Крис роется в ящичке. Перебирает бутылочки. Йод. В чайнике шумит вода.
— Крис, скажи мне, как мне научиться избегать зла? Как наказать грешников и возвысить праведников? У меня был совершенно безумный вечер. Воистину, я ужасно страдал. И дело не только в грехах или зле как таковых. Я пришел к выводу, что на этом острове живут не люди, а подобия людей.
— Ты участвовал в драке, не так ли?
— Мне никогда прежде не приходилось сталкиваться с таким неджентльменским поведением.
— В баре?
— В баре. Грубость на этом острове переходит все границы.
— И все же? Как? Почему?
— Я зашел в распивочную, чтобы спокойненько пропустить стаканчик. Трезвый как стеклышко. Какой-то тип хватает меня за руку и начинает ее выкручивать, приговаривая: «Убирайся вон, ты пьян». Я сказал, извините, я абсолютно трезв. Разумеется, я ушел, потому что со мной дурно обошлись. Я ведь не какой-то проходимец, и к тому же не люблю лезть на рожон. И все же я возвратился потом в эту распивочную, заказал стаканчик, а они подло напали на меня. Мерзкие типы. Повисли намне, как стая волков. Чтобы сбить меня с ног и навалиться сверху. И только благодаря хитроумной уловке мне удалось уйти оттуда живым. Не сомневаюсь, что они рыскают сейчас по городу, чтобы найти меня и снова подвергнуть издевательствам.
— Невероятно.
— Посиди возле меня, Крис.
— Нет.
— Ну, пожалуйста. Я очень огорчен.
— Я обработаю рану на голове.
— Можно я останусь у тебя?
— Да. Думаю, тебе надо принять ванну.
— Я должен убраться из этой чертовой страны. Клянусь Господом.
— У тебя есть хоть несколько пенсов?
— Ни одного.
— Тогда примешь ванну за три пенса.
Помогает ему раздеться. В сырую ванную, в ванну на львиных лапах по холодному липкому полу. Плюх-плюх. Лицо в белой пене, теперь меня никто не узнает, и я смогу до скончания века бродить опять по этим улицам. Желтый свет и зеленый, в трещинах, потолок. Весь прошлый год ты пролежала в этой ванне, а я, грустный и затравленный, жил в Хауте.
— Ты уедешь со мной, Крис?
— Ты слишком много выпил. Скажешь мне это на свежую голову.
