Борис Штерн - Вперед, конюшня!
Я сказал. (Я в самом деле однажды все лето прожил па Соловьиных Островах с экскурсией, вернее, с научной экспедицией - охранял практикантов-филологов, собиравших местный фольклор; и с тех пор ботаю по фене.) Услышав о Соловьях, Корова совсем потерял дар речи и заплакал. Лобан положил руку мне на плечо и многозначительно произнес:
- Я привез новый фуфель. Завтра опробуем.
- Не понял. Что это - фуфель?
- Фанцирь.
- Да что это такое - фанцирь?!
- Панцирь. Толик так произносит. Фуфайки, ну! Новые фуфайки, прямо из НИИ-Текстиль-Шараглага. Через всю Приобь но диагонали на себе несли.
- Ах вот оно что! - наконец-то понял я.- Промышленный шпионаж!
- Ты потише. Фуфло, шпионаж... Дело не только в новых фуфайках и в промышленном шпионаже. Я самого изобретателя завербовал и на собственном горбу притарабанил!
Вот это подарок! (Я еще не подозревал, с каким промышленным переворотом и с какой научно-технической революцией пожаловал к нам Толик Гусочкин.) Мы заторопились к председательскому "торнадо-кванту". Корова едва поспевал за нами и подозрительно шмыргал носом.
- Горе ты мое! Ну чего ты опять плачешь? - спросил Лобан.
- Футбол, свобода... Какая му... му-у...- замычал Корова, утирая слезы рукавом.
- Что "му-у.."?
- Какая му... музыка! - наконец выговорил Корова и так разрыдался, что пришлось увести его в мою комнату и вызвать доктора Вольфа. Доктор взглянул и приписал:
- Умойте его, а я принесу "красное смещение", пусть выпьет, не запивая, отдышится и выспится.
Корову пришлось умывать, успокаивать, заставлять принять из рук доктора мензурку (сто грамм) чистого медицинского спирта с размешанной красно-перцовой пудрой; потом пришлось бить по спине, укладывать на диван и укрывать одеялом.
ПЕРЕГОВОРЫ С ЛОБАНОМ.
- Что будем делать? - спрашивал я Лобана, пока дядя Сэм суетился и готовил комнаты для гостей.- Мне собирать вещички? Возьмешь конюшню на себя?
- Выйдем на свежий воздух, здесь чем-то пахнет.
- Чем пахнет? Всех клопов выгнали.
- Выйдем!
Опять вышли на свежий воздух.
- Ничем у тебя не пахнет,- сказал Лобан.- Просто дженераль запретил вести в помещениях серьезные разговоры. Так что засунь свой язык себе...
Я весьма подивился такой крутой конспирации и порадовался за Лобана чувство юмора, хоть и через задницу, возвращалось к нему.
- Так вот, что мы визуально видим? - продолжал Лобан. - Я беру конюшню. Но собирать вещички тебе не надо. Пока оставляем все, как есть. Пока официально ты остаешься главным тренером. Не возникай, это приказ дженераля. Тебе уже подыскивают хорошую работу. А для меня пока придумаем какую-нибудь незаметную должность.
- Как же мы тебя назовем? Начальник команды?
- Нет, это ответственность, это на виду. Что-нибудь потише, будто я не у дел. Чтобы не привлекать внимания.
- Ну, не знаю... Может быть, главный консультант? Звучит вполне безответственно.
- Консультант - это неплохо,- раздумчиво сказал Лобан.- Плохо, что главный.
- Почему? Главный - хорошо. (Этот разговор напомнил мне мой первый разговор с шеф-коком.) - Главный - настораживает. Если есть главный консультант, значит есть и подчиненные консультанты... Какой-то консультативный отдел при конюшие. Значит, мы что-то задумали.
- А если просто: Консультант? С большой буквы.
- С маленькой, с маленькой буквы. А еще лучше: внештатный консультант.
- Решили. Но если внештатный, то как же тебе платить?
- О моей зарплате не беспокойся.
- Не понимаю. Если тебе нельзя высовываться, а зарплату платят, то займись конюшней без всякой официальной должности. Никто и знать о тебе не будет.
- Нет, надо, чтобы знали - где я. Мое исчезновение тоже может вызвать подозрения.
Я хотел спросить - от КОГО это он так маскируется? - но сдержался; если будет надо, мне скажут.
- Ты не очень-то загибай в конюшне свои порядки. Ладно? Ребята тебя боятся. А тут еще три технических поражения подряд.
- Я знаю. Я постараюсь не загибать.
- Да. Ну, объясни им, что ты не людоед и все такое.
- Если хочешь, сам объясняй. Я делаю свою работу. На работе я злой и кровожадный.
- А если твоя работа потребует от тебя быть добрым?
- Если работа потребует? Если моя доброта приведет к нужному результату - я стану добрым. Даже добреньким. Цель оправдывает средства. Но зачем? С кем быть добрым? С этими жеребцами?
- Ты слишком жесток к ним,- сказал я.- Они хорошие ребята.
- Я тоже так думаю. Но с твоей добротой они станут, как минимум, инвалидами. Как максимум - трупами. Мы влезли в политику. На стадионе уже убивают. Скоро начнут убивать прямо на полигоне.
Лобан усмехнулся и замолчал. Он затронул нашу с ним запретную тему. Я ее продолжил:
- Я тогда был не прав, но я не хотел тебя ломать. Подкатил сзади. Азарт, подкат. Это же Игра.
- Я знаю. Это Игра.
- Я не хотел напоминать.
- Чего уж там.
3десь самое место рассказать, как я однажды сломал Лобана.
Я, конечно, не хотел ломать ему ногу, но в злом азарте, когда Лобан довел меня своими подковерными финтами "туда-сюда и под себя", я догнал его и, не переводя скорости, дал по импульсу и подкатил сзади, но получился не "подкат", а "коса" - импульсивный бросок и косящий удар по голени. Лобан лишь вскрикнул и рухнул. Ему еще повезло, что не отрезало ногу. Лобана унесли на носилках, меня удалили с полигона, а потом дисквалифицировали на один год. Это был наш последний матч - и для меня, и для Лобана." - Идем, похлебаем супу.
Ночью Лобану и Толику было плохо. Доктор Вольф до утра не отходил от них.
- Что с ними? - спросил я.
- Суп в них заговорил. Глазенап. И бамьи хвостики.
В камбузе взрывались котлеты по-саперски. Значит, шефкок был в плохом настроении.
ПОХОЖДЕНИЯ КОРОВЫ.
АРЕСТ В БОЛОТЕ.
ПОДЖОПНИК.
Весь следующий день Лобан с Коровой отсыпались, читали старые газеты и бегали на горшок, а в столовой появились только к ужину; на третий день Лобан еще болел, его представление конюшне опять отложили, а я прогулял Корову по легкому орбитальному маршруту, и он, фыркая на "б", "в" и "п", немного рассказал о себе: он бывший член цекома Болота-на-Оби, то есть, обыватель-пофигист, который "ни вашим, ни нашим". Болото было стихийной народной конгломерацией, оно располагалось как раз посередине пути между левыми и правыми ультрами, и чтобы войти в контакт и пустить друг другу большую кровь, и тем и тем нужно было переехать Болото, и потому большую кровь пускали болотам как слева, так и справа. "Болото наступает! Суши болото! - орали левые и правые. В конце концов, вражда между этими двумя концами одной палки была чисто теоретической, по-настоящему они ненавидели только Болото - когда два конца начинают сближаться, чтобы поколотить друг друга, палка ломается...
