Алексей Притуляк - Варнак
Добежала девка. Цела. Это добре.
Гранатомётчик появился разом — во весь рост выступил из своего укрытия за штабелем плит, держа автомат в левой руке, как игрушечный — за ремень, так, что тот болтался где-то у самой земли. Бестолочь! То ли он думал, что завалил Пастыря, то ли просто протупил шпанец. Когда его глазёнки нашарили в облаке пыли притаившегося варнака, и руки дёрнулись поднять ствол, было уже поздно. Пастырь влепил ему одиночным в бедро. Хлопец заорал дико, повалился.
Варнак повернулся к Чомбе. Тот лежал всё так же, с открытыми глазами и слабо постанывал. Из глаз текли слёзы.
Покачав головой, и шепнув «прости, сынок», Пастырь нажал на спуск. Чомба даже не дёрнулся — отошёл в мир иной тут же и тихо.
Оглядевшись по сторонам, рванул по лохмотьям тумана к пакгаузам.
«Протопи ты мне баньку по-белому… — сипел он, меняя песенный ритм под дыхание. — Я от белого свету отвык…»
Слева лупанул кто-то длинной очередью. Непонятно было, куда стреляли, потому что ни одного воробьиного посвиста рядом Пастырь не услышал; не ударилась в стену будки, мимо которой он пробегал, ни одна пуля.
Друг друга не перестреляли бы напрочь, пионеры!
Прижимаясь к забору, за давно некрашеными приземистыми зданиями, он уходил в туман, сползающий вслед за ветерком на восток.
Сзади и сбоку то и дело молотили очередями — пустопорожне, наудачу. Удача, конечно, могла и повернуться к пацанам передом, а к Пастырю задом, когда он пробегал пустые промежутки между строениями, ну так тут уж, как говорится… всё плохое когда-нибудь кончается. И начинается худшее, хе-хе.
Забор где-то впереди должен был забирать влево, закругляясь. Там, дальше на восток, едва различимые в тумане, виднелись трубы стеклозавода.
Когда он, вынырнув, из-за последнего низкорослого здания, рванул к деревянным мосткам, уводящим через железку на ту сторону, слева выскочили из тумана двое. Одного из них Пастырь узнал сразу — это был Гнус, давешний Пастырев защитник на суде.
У «адвоката» был «калаш». Второй — лет двенадцати — запыхавшийся, совсем ещё шкет по виду, кое-как удерживал в ручонке «макара».
Солдаты удачи, б**!
Пастырь остановился, повёл на них стволом, окликнул:
— Стой, пацаны!
Они враз замерли на месте. Гнус, повернувшийся на окрик, выпучил глазёнки, отступил на шаг, бросая оружие. А шкет, ощерившись, уставился пистолетом в грудь Пастыря, нажал на спуск.
Нажал ещё раз.
Вот же балбес! Не научили тебя затвор прежде передёргивать. С предохранителя-то хоть снял?
Пастырь покачал головой, в два прыжка оказался рядом, выдернул из ручонки пацана пистолет, забросил в туман; отвесил хлопцу подзатыльник. Подобрал «калаша», выдернул магазин.
— Не убивайте, дяденька! — захныкал Гнус.
— Да нужны вы мне, — бросил Пастырь и сплюнул накопившуюся во рту кровяно-грязную солонь.
Слева, из тумана, полоснула длиннющая очередь. Стрелявший, видимо, решил выпустить сразу весь рожок, вдоль полотна, на ощупь. Наслаждался, видать, пацан процессом. Уже на исходе очереди одна пуля чиркнула Пастыря по заднице — порвала штаны, обожгла, рванула кусок мяса и умчалась. Другая смачно поцеловала Гнуса в щёку. Пацан дёрнул головой, вскрикнул слабо, повалился на рельсы, зажимая лицо с полуоторванной челюстью. Взвыл, захрипел.
Пастырь толкнул младшего на землю — чёрт его знает, сейчас перезарядится стрелок и даст ещё очередь.
Крикнул пацану «Лежи, не вставай!» и, пригнувшись, побежал по мосткам, стараясь не топать, к пакгаузам.
«Протопи ты мне баньку…»
Добежал, под треск очередей и хлопки «макаров», поднимающийся то сбоку, то позади. Пацаны, похоже, уже между собой воевали вовсю. Поубивают же друг друга, бестолочи!.. Ну правда, хоть бери и сдавайся, чтобы прекратить весь этот заполошный кошмар, остановить бестолковую бойню.
Что делать-то, а? — спросил он у внутреннего голоса. — Может, правда, пойти к ним?
Иди, — ответил голос. — Убьют, так хоть от чувства вины избавишься.
Остановился у массивной металлической двери крайнего пакгауза, прижался к ней спиной, озираясь.
Пойду, наверное, — «произнёс» неуверенно.
Альтер Пастырь усмехнулся: валяй.
— Дя Петь, ты? — в щель между створками выглянул глаз Стрекозы.
— Стрекоза! — крикнул варнак, налегая на створку, бросаясь к девочке. Кажется, никогда ещё в жизни не радовался так знакомому лицу. Обнял девчонку, прижимая и чуть не плача.
Усталость, жалость к пацанам, боль физическая — всё навалилось разом так, что ноги подкосились и он, отпустив Стрекозу, присел на корточки, замотал головой.
— Там, в конце, за гаражом, ещё дверь есть, — сказала она. — Я уже посмотрела. А дальше — забор.
— Угу, — кивнул он, борясь с тошнотворной слабостью и дрожью. — Сейчас, пойдём, девонька… Сейчас…
Желудок сократился дико, исторгая бесполезную пустую рвоту. Пастырь отвернулся, повалился на цементный пол.
— Плохо? — спросила она, присаживаясь рядом, кладя руку на плечо.
— Ничего, — отмахнулся он. — Сейчас…
Постоял минуту на карачках, прислушиваясь к бестолковой пальбе снаружи. Поднялся, взял Стрекозу за плечи.
И тут сзади в спину упёрлась палка. Не палка, конечно, а — ствол.
— Не шевелись! — велел негромкий знакомый голос.
Откуда он взялся?
Так — оттуда, вестимо. Дверь-то Пастырь не прикрыл за собой.
Он послушно замер, соображая, как бы извернуться. Но извернуться не получалось. Если тот, сзади, начнёт вдруг нервничать и возьмётся стрелять, положит Стрекозу.
А она смотрела, сузив глаза, вприщур, на стоявшего позади Пастыря пацана.
— Кто там? — спросил он шёпотом, на ухо.
— Ведро, — ответила она.
— Ведро, Ведро, — подтвердил пацан.
— Хреново, — вздохнул Пастырь.
— Да уж ничего хорошего, — согласился Ведро.
— Может, я повернусь? — осторожно спросил варнак. — Да и Стрекозу отпустить бы, а то продырявишь обоих, с дуру-то.
— Так отпусти, — разрешил Ведро.
— Иди, дочка, — шепнул Пастырь. — Успеешь уйти, пока…
— Не успеет, — оборвал Ведро. Хороший, видать был слух у пацана: Пастырь ведь в самое ухо девчонке шептал.
— Так я повернусь? — спросил он ещё раз.
— Ну, повернись.
Ведро отошёл на пару шагов. Стоял в дверном проёме, широко расставив ноги в полуприседе, держа автомат наизготовку.
— Здорово, Ведро, — усмехнулся Пастырь. Поморщился, потрогал разбитую губу. — А ты чего здесь?
— Покурить вышел, — тоже криво усмехаясь, ответил тот. — Нехило тебя уделали!
Стрекоза выступила из-за спины, встала перед Пастырем.
— Ну, что дальше? — спросила.
— Давай вернёмся, Стрекоза? — неожиданно жалобно и тихо попросил пацан.
