Ларри Нивен - Защитник
Может быть, реакция Трусдейла была слишком сильной. Но у него не было подлинных талантов, он не мог с уверенностью на себя полагаться. Теперь он это знал. Он стал продавцом в обувном магазине. А до этого работал на станции обслуживания, снабжая батареями проходящие машины и проверяя, как у них работают моторы и пропеллеры. Он был заурядным человеком. Он следил за своей формой потому, что так делали все. Полнота и вялые мускулы рассматривались как легкомыслие по отношению к себе. После того как Лоуренс Сент-Джон Мак-Ги украл его счастье, Трусдейл отказался от бороды. Превосходнейшей бороды. У работающего человека нет времени отрастить добротную бороду. На жизнь — две тысячи в год. Трусдейл не мог отказаться от денег.
И теперь он оказался в ловушке, запертый туда своим собственным «существенным недостатком». Проклятый Вандерхэвен. Он, должно быть, продавая себя, вступил с Вандерхэвеном в соглашение. Это был его собственный голос на ленте с посланием.
Подожди. Может, там никаких денег и нет… Просто дешевое обещание, чтобы сплавить Трусдейла на несколько сотен миль на юг, чтобы Вандерхэвен получил несколько добавочных часов.
Трусдейл позвонил домой. В запоминающем устройстве телефона его ожидает цена четырех месяцев. Он назвал шифр «Баретт, Хаббард и Ву»и ждал, пока запоминающее устройство отыщет искомое.
Сообщение было на месте. Он прослушал его. В нем говорилось то, что он и ожидал.
Он вызвал лучшее Деловое Бюро.
Да, у них есть сведения о «Баретт, Хаббард и Ву». Это фирма, завоевавшая репутацию в своей области, специализирующаяся в общем законодательстве. Он получил от информатория их номер.
Баретт оказалась элегантно одетой женщиной средних лет. Она вела себя уверенно и резко. И не пожелала ему вообще ничего сообщить даже после того, как он удостоверил свою личность.
— Все, что я хочу знать, — сказал он, — это — гарантирует ли ваша фирма выплаты. Этот Вандерхэвен обещал мне по пятьсот кредиток каждый квартал. Если он прекратит выплату вам, то, тем самым, он прекратит ее и мне, не так ли? Невзирая на то, согласен ли я с условиями договора.
— Это не так, мистер Трусдейл, — холодно ответила дама. — Мистер Вандерхэвен выплачивает вам ежегодную ренту. Если вы нарушите заключенные с ним условия договора, рента перейдет… Разрешите посмотреть… Навсегда перейдет к институту реабилитации преступности.
— Ого! И условия договора таковы, что я не должен пытаться узнать о том, кто такой мистер Вандерхэвен.
— Грубо говоря, да. Это можно было вполне ясно понять из сообщения, которое…
— Я его знаю.
Он повесил трубку. И задумался. Две тысячи в год, всю жизнь. И это оказалось на самом деле. Прожить на такие деньги было бы трудновато, но они явятся таким милым дополнением к его жалованью. Он уже придумал с полдюжины способов, на что можно будет потратить первые выплаты. Можно будет даже подыскать себе другую работу…
Две тысячи в год. Непомерная цена за четыре месяца работы. Работы какого рода? Что он делал эти четыре месяца?
И откуда Вандерхэвен знал, что этого окажется достаточно?
«Вероятно, я рассказал ему о себе, — раздраженно подумал Трусдейл. — Сам себя предал».
По крайней мере, его не обманули. Пять сотен каждые три месяца. Приобщиться к роскошной жизни… И до самого ее конца испытывать желание узнать. Но обращаться в полицию он не станет.
Он не мог припомнить, чтобы его так раздирали когда-нибудь противоречивые желания.
Он принялся за прослушивание других сообщений, накопившихся в запоминающем устройстве телефона.
— Но вы это сделали, — сказал лейтенант Армии. — Вы здесь.
Лейтенант был мускулистым человеком с квадратными челюстями и недоверчивыми глазами. Взгляните в эти глаза попристальнее — и вы сами начнете сомневаться во всем том, о чем вы ему только что ему рассказали.
Трусдейл пожал плечами.
— Что заставило вас изменить решение?
— Снова деньги. Я начал прослушивать сообщения в своем телефоне. Там было извещение от другой юридической фирмы. Вам знакомо имя «Миссис Джакоб Рендолл»?
— Нет. Минутку. Эстелла Рендолл? Президент клуба Струльдбругов до… Хм.
— Она была моей пра-пра-пра-пра-бабушкой.
— И она умерла в прошлом месяце. Мои соболезнования.
— Спасибо. Я… Я, понимаете, не часто виделся с Большой Стеллой. Может быть, дважды в год. Раз — на праздновании ее дня рождения, раз — на Рождество или что-нибудь в таком духе. Вспоминаю, как мы вместе завтракали вскоре после того, как я обнаружил, что потерял все свои деньги. Она была вне себя. Ох, парень… Она предложила меня финансировать, но я отказался.
— Гордость? Это могло бы случиться с каждым. Лоуренс Сент-Джон Мак-Ги занимается старой и изысканной профессией.
— Я знаю.
— Она была самой старой женщиной в мире.
— Знаю.
Президентом Клуба Струльдбругов становился самый старый его член. Это был почетный титул. Делами обычно занимался действующий Президент.
— Когда я родился, ей было семьдесят три года. Дело в том, что никто из нас никогда не верил, что она умрет. Полагаю, это звучит не глупо?
— Нет. Много ли людей умирают в двести лет?
— Затем я прокрутил эту ленту от Бекета и Холлинтбрука. Она умерла! И я унаследовал около полумиллиона кредиток. Из невероятного, должно быть, состояния. У нее было столько пра-пра… правнуков, что их число могло бы превысить любую нацию в мире. Вы бы видели приемы в ее дни рождения.
— Понимаю, — глаза военного пристально уставились на него. — Итак, теперь деньги Вандерхэвена вам не нужны. Сейчас для вас две тысячи в год — семечки.
— И из-за этого сукиного сына я пропустил ее день рождения.
Военный откинулся назад.
— Вы рассказали странную историю. Я никогда не слышал о такой амнезии, после которой вообще не остается воспоминаний.
— Я тоже. Это — как если бы я уснул и проснулся через четыре месяца.
— Но вы даже не помните, как засыпали.
— Именно.
— Так могла бы оглушить пуля… Ну, мы подвергаем вас глубокому гипнозу и посмотрим, что у нас из этого получится. Полагаю, у вас нет никаких возражений? Вам придется письменно зарегистрировать свое разрешение.
— Прекрасно.
— Да, вот еще, вам может не понравиться то, что мы обнаружим.
— Я знаю. — Трусдейл уже подготовил себя к тому, что может быть обнаружено. Голос был его собственный. Что может испугать его, если он вспомнит о себе?
— Если в то время, о котором вы можете вспомнить, вы были замешаны в каком-либо преступлении, вам, возможно, придется понести наказание. Для алиби ваша амнезия не оправдание.
— Рискну.
— Отлично.
