Джеймс Сваллоу - Эффект бабочки
Каждое решение, принимаемое нами, посылает волну вероятности бежать впереди нас, и следы того, что «могло бы быть» или «могло не случиться», разбегаются в стороны от наших путей, как бегут трещины по льду перед носом ледокола. В какой-то момент каждый из нас оглядывается назад и думает: «А что было бы, если бы я был там, а не здесь, и поставил бы на красное вместо черного?»
Мы играем с этими мыслями до тех пор, пока не устаем от них, хотя некоторые мудрецы утверждают, будто каждый не сделанный нами выбор существует отдельно, изолированно, хотя и параллельно с уже принятыми решениями. Вот уж совсем непонятно, что с этим делать. Если все вероятные варианты где-то проигрываются, то имеет ли вообще смысл что-либо выбирать? Можно голову сломать в попытках разгадать эту тайну.
Я твердо уверен в том, что выбор рождает жизнь и нередко ответствен за смерть. Я часто думал, что было бы со мной, если бы не эти дневники и не моя проклятая способность возвращаться в прошлое. Осталась бы Кейли в живых? Смогли бы мы остаться вместе, или мой мир продолжил бы распадаться на куски уже без нее? Если и существуют ответы на эти вопросы, то я не хотел бы их знать. Сейчас уж точно не хотел бы. Персонаж одной из пьес Шекспира — не помню, какой именно — говорит, что, мол, время все расставит по своим местам. Эта фраза имеет двойной смысл, и если бы я услышал ее сразу же после самоубийства Кейли, то воспринял бы эти слова, скорее всего, как руководство к действию, хотя на самом деле они служат предупреждением.
Сейчас мне нужно немного времени, чтобы собраться с мыслями и чувствами и вспомнить, что именно произошло в тот день. Теперь, глядя назад, в прошлое, отягощенный грузом переживаний и душевных травм, виной которым моя самоуверенность, я не могу представить ни одного столь неразумного решения. Как мог я быть таким глупым, думая, что смогу переделать историю по своему желанию? Причинная связь, судьба, время — как ни назови, эта сила обрушивается на тебя, подобно ревущей реке, от рождения к смерти, от Большого Взрыва к Энтропии. Мне казалось, что я смогу выйти из этого потока, пройти назад по берегу и изменить направление течения так, как мне этого хочется. Однако если реку перекрыть плотиной, то она просто выйдет из берегов, и горе тому, кто построил свой дом у ее русла.
Я это сделал. Я повернул время вспять и дал ему новое направление, будучи уверенным, что история примет эти перемены и продолжит свой ход, не заметив их. Некоторое время так и было. На какой-то период я создавал для себя прекрасный маленький мирок, что-то вроде водоворота в реке, но давил на прошлое, а прошлое давило на меня.
Давило все сильнее и сильнее.
А затем все начало рушиться, и к тому времени, когда я понял, что двигаюсь по спирали, ведущей вниз, я был настолько далеко от границы, которую пересек, что не мог ее разглядеть.
Вы, наверное, спросите: «Зачем он все это делал? Что толкало его на это безумие?»
Ответ на эти вопросы ясен как день: несмотря на то, что мне стыдно в этом признаться, я бы сделал то же самое, даже если бы знал обо всех разрушительных последствиях. Прости меня, Господи.
Почему же я тогда так поступил? Зачем было рисковать не только своим будущим, но и жизнями тех, кого я когда-либо знал? Зачем?
Потому что я любил ее.
></emphasis>
Тампер мудро решил не появляться в тот день в общежитии, и когда Эван вернулся с похорон Кейли, комната была пуста. Он был признателен своему другу за это. Тампер не знал, как вести себя в подобных ситуациях, и, несмотря на то, что Эван питал симпатию к этому толстому варвару, все же иногда ему необходимо было побыть в одиночестве. Воротник рубашки душил его, и он торопился переодеться. Зашвырнув рубашку в корзину с грязным бельем, Эван ощутил слабый аромат роз. Этот запах остался на рукаве рубашки и нес за собой ощущение печали. Когда он посмотрел на себя в зеркало, его глаза невольно скользнули к ожогу на груди, и он удержался от желания его снова потрогать. Зажившая рана выглядела как странное клеймо или шрам племенного обряда. На какое-то время его разум обратился ко всему, что этот шрам представлял, то есть к опасной возможности изменять прошлое. В тишине Эван смотрел, как гаснут последние лучи солнца. На кровати перед ним лежали все его дневники — целая коробка тетрадей. Он почти сделал это. Он взял коробку и вынес все тетради к лифту, и нажал кнопку вызова, стараясь не думать о том, что намеревался сделать. Эван был готов бросить в огонь все свои записи. Уничтожив их, он останется ни с чем, навсегда лишившись возможности что-либо менять и причинять зло. С этого пути его не свернуть. Дверь лифта открылась, и он увидел стоявшую в кабине красивую блондинку. Она посмотрел на Эвана, и его сердце екнуло. На секунду ему показалось, что это Кейли.
— Привет, — девушка посмотрела на него вопросительно. — Вниз едешь?
— Извини, — Эван услышал свой голос, словно он шел откуда-то издалека. — Нет.
Он пошел назад к своей комнате, крепко прижимая к груди коробку с тетрадями. И теперь, оставшись один в темной комнате, он сделал выбор. Перевернув коробку, он вывалил все дневники на покрывало и начал их раскладывать в стопки, пытаясь найти какую-то определенную тетрадь. Он быстро нашел ее. На обложке была пожелтевшая наклейка с надписью «7 лет». Эта тетрадь была самой старой. Взяв ручку, он пролистал испачканные чернилами страницы с потрепанными уголками, пока не нашел то, что искал. Затем он начал лихорадочно писать, втискивая слова в узкие поля. Быстрый убористый почерк контрастировал с аккуратными печатными буквами, которыми он писал в детстве.
«Говорят, что жизнь немного больше, чем просто сумма человеческого опыта, — писал он, изливая свои мысли на бумагу. — Если это правда, то я понятия не имею, кем сейчас являюсь. — Эван подавил очередной приступ тоски. — Я никогда не знал Кейли».
Закончив, он перевернул страницу, выискивая глазами отмеченный ранее абзац. Глубоко вздохнув, он начал читать, шевеля губами.
И снова почувствовал давление в черепе, появившееся из ниоткуда, как гром среди ясного неба, но теперь это не было для него неожиданностью, и Эван не пытался противиться. Как опытный пловец, он расслабился и позволил волнам увлечь его. Его голова склонилась на грудь. Он почувствовал, как искажается пространство. Комната начала дрожать и расплываться, и откуда-то издалека он услышал странный отголосок слов немолодого мужчины. Он чувствовал, как это начинается: отключение от настоящего и падение в прошлое. Мир Эвана уменьшился в размерах…
…И двигался, дрейфуя и скользя, как масло на поверхности воды. В светлой большой гостиной Джордж Миллер посмотрел поверх новой видеокамеры и бросил на Томми злой взгляд.
