Франк Шетцинг - Стая
— И не хотим!
— Правильно. То, что люди делают во льдах, может помочь победить голод. Но с таким же успехом может привести и к созданию нового оружия. Мы смотрим на одно и то же, а видим разное.
— И опускаем всё остальное. — Борман кивнул. — Эти черви, которых вы нам прислали, доктор Йохансон, как раз хороший пример. Я не знаю, будут ли из-за них поставлены под сомнение планы дальнейшего освоения континентального склона. Но я бы из осторожности отсоветовал им. Может, в этом и состоит главное различие между наукой и промышленностью. Мы говорим: пока неизвестно, какую роль играет этот червь, мы не можем рекомендовать им бурение. Промышленность же исходит из тех же предпосылок, но приходит к другим выводам.
— Пока неизвестно, какую роль играет этот червь, или он не играет никакой роли. — Йохансон посмотрел на него. — А как считаете вы? Играет он роль?
— Я пока не могу сказать. То, что вы нам прислали… ну, мягко говоря, это очень необычно.
Они дошли до тяжёлой стальной двери. Борман нажал выключатель на стене, и дверь бесшумно отодвинулась. В центре зала за дверью находился гигантский резервуар высотой с двухэтажный дом. В его стенки были равномерно встроены иллюминаторы. Стальные лестницы вели к галереям, расположенным по периметру резервуара. Вокруг было множество аппаратуры, связанной с ним трубопроводами.
Йохансон подошёл ближе.
Он видел в интернете снимки этой штуки, но оказался не готов к её размерам. При мысли, какое чудовищное давление царит внутри наполненного водой цилиндра, ему стало не по себе. Человек не выжил бы в таком давлении и минуты. Собственно, из-за этого резервуара Йохансон и прислал в институт города Киля партию червей. Это был глубоководный симулятор, — в нём заключался искусственно созданный мир с морским дном, континентальным склоном и шельфом.
Борман закрыл за собой дверь.
— Есть люди, которые сомневаются в смысле и цели этого сооружения, — сказал он. — Симулятор может лишь приблизительно передать картину происходящего, но это всё же лучше, чем всякий раз выезжать на места. Проблема океаногеологического исследования как состояла, так и состоит в том, что мы можем видеть лишь крошечные участки действительности. Но здесь мы в состоянии выработать хотя бы общие тезисы. Например, исследовать динамику гидратов метана при различных условиях.
— У вас там есть и гидраты?
— Мы неохотно говорим об этом. Промышленность предпочла бы, чтобы мы поставили симулятор целиком ей на службу. И мы, признаться, с удовольствием получили бы от промышленности деньги. Но мы не хотим лишить себя возможности свободных исследований.
Йохансон задрал голову: на верхнем ярусе галереи собралась группа учёных. Сцена сильно смахивала на старый фильм про Джеймса Бонда.
— Давление и температура в этом резервуаре регулируется ступенчато, — продолжал Борман. — Сейчас они соответствуют морской глубине в восемьсот метров. На дне резервуара лежит слой стабильного гидрата толщиной два метра, что соответствует двадцати-тридцатикратной природной реальности. Под этим слоем мы симулируем теплоту, идущую из недр Земли, — и получаем свободный газ. Итак, мы имеем полноформатную модель морского дна.
— Замечательно, — сказал Йохансон. — Но что именно вы здесь делаете, помимо наблюдений?
— Мы пытаемся смоделировать тот период истории Земли, который она проходила 55 миллионов лет назад. Где-то на границе палеоцена и эоцена на Земле произошла, судя по всему, масштабная климатическая катастрофа. Семьдесят процентов живых существ морского дна погибли, преимущественно одноклеточные. Целые области глубоководья превратились в зоны, враждебные жизни. На континентах же, наоборот, началась биологическая революция. В Арктике появились крокодилы, из субтропиков в Северную Америку перекочевали приматы и современные млекопитающие. Получилось феноменальное столпотворение.
— Откуда вы всё это знаете?
— Из вертикальных стержней, извлечённых из осадка. Все сведения о климатической катастрофе получены благодаря стержневому бурению на глубине две тысячи метров.
— А стержни что-нибудь говорят о причинах?
— Метан, — сказал Борман. — Море к этому моменту настолько разогрелось, что большие количества гидрата метана стали нестабильны. Как следствие поползли континентальные склоны и высвободились дополнительные месторождения метана. За несколько тысячелетий, а то и столетий миллиарды тонн метана улетучились в океан и атмосферу. Замкнутый круг. Метан вызывает парниковый эффект, в тридцать раз больший, чем углекислый газ. Он разогревает атмосферу, от этого снова разогревается океан, распадается ещё больше гидрата, и всё это бесконечно. Земля превращается в духовку. — Борман взглянул на него. — Вода с температурой в пятьдесят градусов против сегодняшних наших двух-четырёх градусов — согласитесь, это нечто.
— Да, для кого-то катастрофа, а для кого-то… ну, в известной мере тепловой старт. Понимаю. В следующей главе нашей маленькой содержательной беседы мы, по-видимому, перейдём к гибели человечества, верно?
Салинг улыбнулся:
— Она состоится не так скоро. Но действительно есть некоторые признаки, что мы находимся в фазе чувствительных колебаний равновесия. Резервы гидрата в океане чрезвычайно лабильны. Это основание, почему мы уделяем вашим червям столько внимания.
— А что может червь изменить в картине стабильности?
— Да, собственно, ничего. Ледяной червь населяет поверхность ледяных слоёв, толщина которых — несколько сотен метров. А он растапливает всего несколько сантиметров и довольствуется бактериями.
— Но у этого червя есть челюсти.
— Этот червь — создание, которое не имеет смысла. Будет лучше всего, если вы взглянете сами.
Они подошли к полукруглому пульту управления в конце зала. Пульт напоминал командный центр «Виктора», только масштабнее. Большая часть мониторов была включена и показывала внутренность симулятора. Один из обслуживающих техников поприветствовал их.
— Мы наблюдаем происходящее двадцатью двумя камерами; кроме того, каждый кубический сантиметр подвергается постоянным замерам, — объяснил Борман. — Белые площадки на мониторах верхнего ряда — это гидраты. Видите? Здесь, слева, поле, на которое мы высадили двух полихет. Это было вчера утром.
Йохансон сощурил глаза.
— Я вижу только лёд.
— Присмотритесь внимательнее.
Йохансон изучил каждую подробность картинки. И заметил два тёмных пятнышка.
— Что это? Углубления?
Салинг обменялся с техником несколькими словами. Картинка изменилась. Стали видны оба червя.
