Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет. Книга 1
– А знаешь… – тяжело дыша, произносит Бирута. – Мне всё ещё… не верится… что это… не дом…
Она говорит в микрофон. Ибо иначе нам не услышать друг друга, настолько сильно ревут дюзы. И в микрофон же я отвечаю ей:
– Мне… тоже…
Действительно, трудно заставить себя верить. Голубые моря, жёлто-зелёные материки, пушистые ватные облака – всё как на Земле. И, когда выйдем из корабля, наверно, просто покажется, что прилетел в другую страну.
Вдруг рёв дюз стихает. И резко обрывается на немыслимо высокой ноте. Сильный толчок как бы проводит границу между страшным рёвом и полным покоем, абсолютной тишиной.
И в этой тишине мы слышим из динамиков чёткий жестковатый голос Фёдора Красного:
– С посадкой, друзья! Мы на земле Риты!
«Что-то мне надо было сделать! – думаю я. – Сразу после посадки. Что-то лёгкое».
Но так и не могу вспомнить – что.
3. «Как живётся на планете?»
Ещё целые сутки мы провели в корабле. Специальная команда обезвреживала космодром, снимала радиацию с обшивки корабля.
Мы следили за работой команды через наружные телевизоры, ходили друг к другу в гости, шумели в коридорах, пытались по очереди разглядывать Риту через небольшие иллюминаторы в рубке и в кают-компании.
Бирута и я, конечно, первым делом побежали к маме, но у неё всё было в полном порядке, и мы не высидели больше часа. А потом мы разыскали и Али, и Доллингов, и Марата с Ольгой, и Монтелло. Все были такими же возбуждёнными, всем так же не сиделось в своих каютах и хотелось куда-то бежать, что-то срочно, немедленно делать.
Но делать было нечего. Пока за нас всё делали другие.
А иллюминаторы немногое сказали нам. Мы увидели серое затянутое облаками небо, и густо-зелёный лес вдали, и чёрное поле выжженной земли вокруг корабля, и такие же чёрные поля вокруг других кораблей. И сами корабли были не серебристо-зелёные, какими улетали с Земли, а чёрные. Сорок лет в космосе!.. А всё холодное космос бездумно красит в один цвет.
Мы торопились узнать хоть что-то о Рите, будто срок нашего пребывания тут ограничен, и через несколько дней мы должны покинуть планету. Мы чувствовали себя пока не поселенцами, а туристами.
И началось это даже не тут, не на космодроме, а ещё на орбите, после того, как услышали голос Тушина.
Наверно, поэтому мы с Бирутой и пытались тогда так яростно расспрашивать ребят, которые делали прививки.
Но ребята были не очень многословны. То ли спешили, то ли надоели им расспросы в других каютах, то ли что-то скрывали от нас.
Один держался просто и деловито. Другой был мрачен, и тяжело, почти неотрывно глядел на Бируту.
Всё время, пока парни возились с ампулами и шприцами, я пытался разговорить их.
– Как живётся на планете, ребята? – спросил я.
– Нормально, – ответил первый.
– Поживёшь – узнаешь, – ответил второй.
– Еды хватает?
– Вполне.
– А культуры?
– От тебя зависит. Но вообще-то некогда.
– А чего не хватает?
– Поживёшь – узнаешь.
Это опять ответил второй, мрачный.
– Какие-то большие индивидуальные проблемы есть?
– А без них – что за человек? – Первый улыбнулся.
– И их сложно разрешить?
– Иные – невозможно! – Это снова сказал второй, мрачный.
Бирута, конечно, тоже заметила тяжёлый взгляд и, должно быть, именно поэтому задала самый трудный вопрос:
– А жена ваша… чем занимается?
И поглядела прямо в глаза мрачному.
– Её убили, – ответил он. И отвернулся.
– Где?
– Возле города. Она была ботаником.
– И не пользовалась электромагнитной защитой?
– С этой защитой только спать хорошо. А гербарий с ней не соберёшь!..
Они закончили прививки и ушли от нас, и через несколько часов улетели на своей ракете. Но до сих пор я вижу перед собой того, второго, мрачного медика.
Мне пришлось когда-то читать о трагедии миллионов российских женщин в середине двадцатого века. О трагедии миллионов вдов, которые не дождались мужей с Отечественной войны. О трагедии невест, которые на всю жизнь остались невестами убитых. Правда, я читал об этом книжку не их современника, а писателя двадцать первого века. Наверно, их современники писали сильнее и с большей горечью. Но и этот человек рассказал достаточно сильно и полно об одной из величайших трагедий. Миллионам обездоленных женщин не мог помочь никто – ни государственная власть, ни другие народы. И не с кем было расквитаться за эту страшную трагедию – немногочисленные виновники её, главари фашистской Германии, или покончили самоубийством, или были казнены сразу после войны. Правда, некоторых разыскивали и казнили позже. Но их преступления ломали судьбы миллионам людей ещё десятки лет.
Мне становится страшно, когда я думаю о жизни этих женщин после войны, о том, как медленно, трудно и горько угасали они, расставаясь с надеждами на счастье.
Конечно, эти российские женщины были героями. Независимо от характеров, от личной смелости или трусости.
Они были героями все уже хотя бы потому, что жили, работали, воспитывали детей и смеялись и шутили не реже других.
И неужели сейчас на Рите, рядом с нами, начинается такая же трагедия? Пусть это не миллионы людей, пусть десятки, даже единицы. Но ведь для каждого из ребят трагедия так же значительна…
4. Первое знакомство
– Меня зовут Теодор Вебер, – представился невысокий сухощавый и светловолосый парень с прозрачными, по-северному блёкло-голубыми глазами. – Мне поручено показать вашей группе город и Заводской район. У вас пока времени очень много, а у меня – очень мало. – Он сдержанно улыбнулся, как бы извиняясь за то, что у него мало времени. – Поэтому я покажу вам только главное и скажу только о главном. Остальное сами увидите. Вы здесь не туристы, а жители. Я просто попытаюсь вас сориентировать. Не больше.
Мы стояли на дороге, возле биолётов, которые привезли нас с космодрома. Мы – это полсотни ребят, вторая группа, вышедшая из корабля. Первая уехала сегодня утром. За нами биолёты прислали днём. А своих биолётов у нас пока нет. Их ещё надо доставать из трюмов, настраивать на местные дороги…
Мы ехали сюда по отличному широкому и гладкому шоссе, которое почти всё время шло лесом. Биолёты настроены здесь на большую скорость, чем на Земле, и мы добрались до города всего за полчаса.
Эта дорога – особая. На Земле очень мало таких дорог. Потому что делать их научились уже тогда, когда все основные нужные Земле магистрали были построены из бетона или пластобетона. И ещё потому, что на Земле берегут лес и считают расточительством хоронить его в дорожном полотне. Но кое-где, в джунглях и тайге, которых осталось на Земле не так уж много, новые дороги уже в наше время строили как здесь, с помощью лесодорожных машин.
Многие из нас учились в «Малахите» водить такую машину. Это не очень сложно – она, по существу, автомат. Она идёт медленно, идёт прямо на поваленный лес, частично плавит его (именно плавит, а не сжигает), частично перемешивает с песком или гравием и оставляет после себя отличное дорожное полотно, которое остывает около суток и потом долго сохраняет по краям особый неповторимый янтарный цвет.
Такому шоссе не страшны ни вода, ни жара, ни холод. Трещины на нём затягиваются сами по себе, ремонта оно не требует, и служить должно двум, а то и трём поколениям. И даже пни не надо корчевать перед лесодорожной машиной. Она расплавит или включит их в шоссейное полотно так же спокойно, как и поваленные стволы.
И вот дорога позади, и мы стоим у въезда в город.
Собственно, города ещё нет. Город когда-то будет. А пока есть один дом. И тот недостроенный. Со временем он станет домом-кольцом. Но сейчас это дом-дуга.
В конце двадцатого века такие дома-города начали строить на Крайнем Севере, в тундре. И они быстро оправдали себя и обнаружили такую бездну достоинств, что потом их строили и в пустынях, и на Луне, и на Марсе, и на Венере. Всюду, где природные условия были против человека, кольцевой город-дом оказывался наилучшим вариантом.
– Вы, наверно, знаете, ребята, этот принцип, – произнёс Вебер. – Дом-кольцо, город – цветок из семи колец… Так вот, мы сейчас строим центральное. Двадцать этажей. Наверху площадка для вертолётов. Одиннадцатый этаж – прогулочный. Третий и пятнадцатый – бытовые. Всякие там столовые, медпункты, мелкие склады. На третьем этаже – главный врач. Мария Челидзе. Некоторые видели её сегодня – она увезла с космодрома первую группу. Это у нас единственная привилегия членов Совета – знакомить новичков с хозяйством. Сегодня вечером Челидзе собирает у себя всех новых медиков. Если здесь есть медики, прошу учесть… Ну, далее… Первый этаж здания – основные склады. Второй этаж – бытовая инженерия, конторы… Мой рабочий кабинет – тоже на втором. Я архитектор. Кому надо – милости прошу.
Он обвёл взглядом всех нас и улыбнулся. Розите Гальдос он улыбнулся особо.
Видно, она понравилась ему больше остальных.
