Майкл Суэнвик - Однажды на краю времени (сборник)
Она со злобой его оттолкнула и сказала:
– Пасть захлопни! Я так от тебя устала! Ведешь себя как малолетка!
– Эй, успокойся, все круто. – В глазах Пигги уже забурлила паника, он понял, что ничего не контролирует и никогда не сможет контролировать, что даже такого понятия, как контроль, для него не существует. Он слабо, примирительно улыбнулся.
– Нет, не круто. Вообще не круто.
Донна побледнела, ее затрясло от ярости. Пигги всегда все портил. Он постоянно ходил с ними, и от такого соседства она не могла нормально поговорить с Рассом, выяснить, что же так сильно его тревожит, заставить его по-настоящему ее заметить.
– Меня тошнит от твоей незрелости, от твоего грязного языка, твоей грубости.
Пигги покраснел и отвернулся.
Расс сунул руку в карман, вынул комок шмали, завернутый в фольгу, и жестяную трубку с резной коралловой чашкой, местные попрошайки продавали такие подросткам по двадцать девять центов.
– Накуриться никто не хочет? – вежливо спросил Расс.
– Вот ты сволочь! – засмеялся Пигги. – А мне говорил, что нет ничего!
Расс пожал плечами:
– Солгал.
Он аккуратно разжег трубку, затянулся, передал Донне. Та взяла ее, почувствовав, какие холодные у Расса пальцы, и посмотрела прямо на него, на тонкое аскетическое лицо с закрытыми глазами. Бледный, сквозь слой голубого дыма он еще больше походил на Христа. В это мгновение Донна поняла, насколько сильно любит его, с какой готовностью принесет себя в жертву ради счастья этого человека. Мундштук перегрелся, почти обжигал губы. Она глубоко затянулась.
Дым, оцарапав горло, упругой спиралью свернулся в легких, потом выстрелил в голову, и все вокруг зажужжало: воздух, небо, скала за спиной. От прихода череп Донны словно раздулся, она широко раскрыла глаза, а потом рот. Подавилась, закашлялась. Во вселенную вырвалось столько дыма, сколько в ее легких поместиться просто не могло.
– Эй, сейчас уронишь! – Пигги вырвал трубку у Донны из рук. Она как-то странно ощущала собственные пальцы, те казались далекими, в них впивались булавочки боли, похожие на крохотные звезды во тьме плоти. – Всю дурь рассыплешь!
Вечерний свет гудел от энергии, небо роилось перед глазами. Уставившись в темнеющий воздух, на поднявшуюся луну, на звезды, такие близкие и дружелюбные, словно перекочевавшие прямо из детской книжки с картинками, Донна ощутила покой, будто все земные заботы ушли куда-то прочь.
– Расскажи нам о монастыре, Расс. – Еще десять лет назад точно таким же голосом она просила отца рассказать ей сказку.
– Да, расскажи-ка нам о монастыре, дядюшка Расс, – ехидно повторил Пигги. Он всегда подлизывался к Рассу, но оставался настороже, никогда не упуская шанса уязвить более сильного товарища. Пигги вел себя как ревнивый бета-самец, прямо по учебнику о психологии приматов.
– Он очень старый, – начал Расс. – Еще до суфиев, до Мухаммеда, до того, как зороастрийцы пересекли пропасть, местные мистики отрекались от мира и уходили жить сюда, в пещеры на Краю мира. Они вырубали ступеньки в скале и уходили вниз, никогда не возвращаясь обратно.
– И что они тут ели? – скептически спросил Пигги.
– Они творили еду из воздуха. Нет, правда! Так гласил их миф о сотворении: вначале были Хаос и Желание. Мир возник из Хаоса – под ним они понимали материю без формы – посредством Желания или Воли. Потом в легендах наступает какая-то путаница, но это потому, что на самом деле была не религия, а скорее система магии. Они верили, что мир еще не завершен, что по какой-то сложной причине он не может быть завершен. Никогда. И потому видели следы былого Хаоса здесь, в пропасти за Краем, и если твое желание было достаточно сильным, если ты отрекся, отдалился от мирских вещей, то мог поймать их. Эти мистики приходили сюда, медитировали при луне и творили чудеса.
Конечно, у них не было всяких изощренных штук вроде тибетской тантры и всякого такого. Это больше походило на примитивную форму анимизма – способ заставить вселенную дать тебе то, что ты хочешь. И поэтому праведники спускались сюда и желали… вроде как богатств, понимаете? Перед ними появлялись серебряные кубки филигранной работы, украшенные рубинами, горы лунных камней, кинжалы из эльфийской кости острее дамасской стали. Но монахи только получали все это, но никогда не оставляли. Они все выкидывали в пропасть. Такие монастыри были раскиданы по всему утесу. И чем дальше они находились от мира, тем более высокой степенью духовного просветления обладали монахи.
– И что с ними случилось?
– Был такой царь – Альтазар, кажется? Забыл его имя. Очень жадный, одержимый, и вот он послал сюда сборщиков налогов, те должны были собрать все то, что сотворили монахи. Ему, наверное, пришло в голову: какого шайтана, монахи-то ничем не пользуются, жалко такое выкидывать. И, как выяснилось, он совершил настоящее богохульство, и монахи ужасно разозлились. Просветленные боссы, реальные духовные «шишки», все сошлись на большое собрание. И никто не знает, как они это сделали. В одном из классических текстов даже говорится, что они могли бегать по стене утеса, словно по земле, не выходя из медитации, но тут я точно ничего не могу сказать. Да это и не важно. В общем, однажды ночью все монахи на планете начали медитировать в одно и то же время. Они нараспев произносили молитвы и говорили, что смерть – недостаточное наказание для Альтазара, ибо он совершил страшный грех и его должна постичь судьба, которую не испытывал еще ни один человек. Они решили уничтожить Альтазара, отменить, стереть сам факт его создания, низвести до состояния менее чем бытия. И они молились, чтобы не было такого царя, чтобы жизнь его и история исчезли и чтобы никогда более не существовало такого человека.
И Альтазара не стало.
Но жажда забвения оказалась столь сильна, что, когда враг сгинул, когда растворились во времени его история и семья, монахи почувствовали лишь ожесточение и сами не знали почему. От такого незнания их ненависть повернулась против них самих, а с ней вместе и желание разрушения, и в ту же самую ночь все монахи исчезли.
Расс замолчал.
Наконец заговорил Пигги:
– И ты веришь в эту чушь? – А потом, не дождавшись ответа, продолжил: – Все это неправда, чувак! Понял? Нет никакой магии и никогда не было.
Донна видела, что он по-настоящему разозлился, на каком-то первобытном уровне его задела сама возможность того, что уважаемый им человек верит в волшебство. Пигги даже покраснел, как всегда случалось, стоило ему почувствовать, что он теряет контроль над ситуацией.
– Да, все это полная ерунда, – горько ответил Расс. – Как и все остальное.
Трубка снова сделала круг. Донна откинулась к стене, посмотрела прямо перед собой и сказала:
– Знаете, чего бы я хотела, если бы могла пожелать чего угодно?
– Большие сиськи?
Она так устала, так приятно вымоталась, что не обратила на выпад Пигги никакого внимания.
– Я бы хотела понимать ситуацию.
– Какую ситуацию? – спросил Пигги. Донна чувствовала апатию, ей не хотелось ничего объяснять, а потому она просто отмахнулась от него, но тот настаивал. – Какую ситуацию-то?
– Да любую. В смысле, когда я разговариваю с людьми, то часто понятия не имею, что происходит на самом деле. В какую игру они играют. Почему поступают так, как поступают. И я бы хотела понимать ситуацию, знать, в чем причина.
Над ней висела луна, огромная и круглая, как яйцо грифона, она сияла мощью. Донна чувствовала, как эта сила омывает ее, чувствовала фоновое излучение разлагающегося Хаоса, раскинувшееся в пространстве при однородных трех градусах по Кельвину. Ее, словно монету, тратили и закладывали, она истерлась и истончилась почти до небытия, но здесь до сих пор жила энергия, способная раскатать в блин любую планету.
Донна не могла отвести взгляд от огромной, чудовищной луны, чувствуя поток вероятных миров. Холодный лунный диск походил на череп шута, от него разило магией, и в нем незримо присутствовали монахи Расса, люди, чей разум был совершенно непонятен Донне, но вибрировал энергией, существовал в форме матрицы структурированных переживаний, не более реальных, чем, допустим, Дональд Дак, но могущественных. Донна запуталась в пробуждающейся фантазии, в которой небо полнилось силой, и вся эта сила была ей доступна. Монахи с пустыми руками сидели над чашами желаний, от Донны их отделяли лишь иллюзорные время и реальность. На одну бесконечную секунду бесконечные возможности раскрылись, словно веер, все они были равны, и каждая подлинна. А потом мир под Донной сместился, а мозг вернулся в настоящее.
– А я бы, – сказал Пигги, – просто хотел понять, как нам подняться по лестнице.
На какое-то время все замолчали. А потом Донна поняла, что сейчас ей выпал идеальный момент выяснить, что же так гложет Расса. Если спросить осторожно, если вопрос попадет в точку, если ей просто повезет, он может рассказать все. Она откашлялась:
