Александр Громов - Запретный мир
С ломом в напряженных руках Витюня постоял перед стариком без всякого толку. Бить дедулю – рука не поднималась. Вызвать бы ему санитаров…
Да вон же они бегут! С вождем!
Витюня приободрился. И зря: пятеро подбежавших, среди которых и вправду собственной персоной находился вождь, внезапно остановились как к земле пришпиленные. Даже Юрик перестал сосать ладонь и браниться. Нюх на необычное у него был отменный…
Рывком, словно молодой, дряхлый колдун сорвал с лица страшную харю. Он безмятежно улыбался.
И сам вождь, чья выпирающая буграми мышц грудь ходила ходуном после сумасшедшего бега, вождь, с риском потерять лицо примчавшийся сюда, словно мальчишка-гонец, и все-таки опоздавший, стоял столбом, разинув рот и явно не зная, что делать. В великом гневе он смотрел на старого колдуна и в не менее великом ужасе – на Юрика, Витюню и две окровавленные стрелки, валяющиеся на примятой траве.
Глава 17
Его не спасти! Ему смерть суждена…
А.К. Толстой– А я тебе говорю, не было никакой отравы! – горячился Юрик. – Пятые сутки пошли – и хоть бы хны. Живы и не кашляем. Не может у туземцев быть медленного яда, да и не нужен он на стрелах! Разве только что-то бактериологическое – но опять-таки зачем? Не-ет, тут другое… Да перестань жевать!
– М? – спросил Витюня, отправляя в рот очередной кусок сушеного мяса. – Шо ты шкажал?
– То и сказал, чтобы ты не чавкал. Думать мешаешь. – В возбуждении Юрик бегал по землянке, натыкаясь на стены. – Ну, допустим, трупный яд… – Он пытливо ощупал себя, скорчил мину великого сомнения и затряс головой. – Не, вряд ли. Мы бы тогда, наверное, уже что-то почувствовали… Слышь, батыр… У тебя температура есть?
Витюня потрогал лоб и отрицательно промычал.
– У меня тоже нет. Ранка, сам видишь, не воспалилась, болячка как болячка. У тебя, гляжу, тоже. Да я ту стрелку на всякий случай сразу понюхал – и ничего, то есть вообще никакой тухлятины. Хм… Может, и вправду инфекция какая-нибудь?
– Какая еще инфекция? – недовольно спросил Витюня, отправив в пищевод прожеванное мясо. Очень ему не нравился этот разговор. Особенно во время еды.
– А я знаю? Ну, чума там, проказа, сифилис…
Витюня насупился.
– Сам ты…
– А что? Разумная гипотеза. Вот еда, например. Раньше ее нам как носили? А теперь? Я сегодня подглядел: пришла на цыпочках старая какая-то карга, поставила горшок и кувшин у порога – и шасть! Таким галопом учесала, я думал, помрет на бегу старушенция. Боятся нас, понял? До смерти боятся.
– И раньше боялись, – прогудел Витюня.
– А вот шиш тебе! Раньше боялись и уважали. Даже любили, пожалуй. Ты вспомни: чего не попросишь – тащат, и рот до ушей. А теперь – боятся! Ты наружу-то сегодня выходил, кроме как в сортир?
Витюня покачал головой.
– А вчера и позавчера? Тоже нет? – Юрик на вздохе поднял глаза к потолку. – Ну, тормоз – он тормоз и есть. Кран этого, как его… Вестингауза. А я сегодня не только по деревне прошвырнулся, но и на «полигон» сбегать успел, понял?
– Ну? – спросил Витюня.
– Гну. Как и вчера. К кому в хату ни зайдешь – везде полный ужас. В глаза не смотрят, под шкурами прячутся. Один из-под шкуры в меня рогатиной тыкать придумал, чуть брюхо не пропорол, урод… На улице то же самое. Слышу – голоса, иду туда, а аборигены – фр-р-р в разные стороны. Как тараканы. Мальца одного издали пальцем поманил, так тот со страху, по-моему, обделался – и сразу в рев… Собаки тоже что-то чувствуют, наскакивают – еле дрыном отбился. К вождю потопал – так у него теперь охрана. Копья наставили, рожи зверские, а сами в коленках дрожат. И на «полигон» снова никто не пришел…
– Сам ты инфекция, – мрачно изронил Витюня.
– Стало быть, не веришь? – ухмыляясь, спросил Юрик. – Ты на болячку свою погляди внимательно… Не знаешь случайно, каков из себя твердый шанкр?
Витюня с рычанием начал подниматься с лежанки.
– Брек! – закричал Юрик, отскакивая к двери. – Ну ты, блин, совсем уже шуток не понимаешь… Раньше времени-то не дергайся. Беру, беру свои слова назад, успокойся… Гипотеза, положим, складная, только вот какое дело: не проходит она, батыр. Чушь, а не гипотеза. Во-первых: какой колдуну смысл заражать нас бациллой и оставлять в деревне? Да мы их тут всех перезаразим, не уберегутся же!.. Во-вторых. – Юрик выставил два пальца. – Прикончить нас с тобой, если уж на то пошло, старикан мог и проще, скажешь нет? Сыпанул бы чего-нибудь в пиво – и привет…
Витюня, только что сграбаставший со стола кувшин, поперхнулся и глухо зарычал.
– Тихо! – упредил Юрик, отгораживаясь от Витюни ладонью с болячкой. – Ты следи за мыслью, батыр. Я не говорю, что сыпанул, я говорю – мог бы… Так? Тогда чего он достичь-то хотел? Кому как, а мне сплошные непонятки. Да еще этот языковой барьер… А то прижать бы кого-нибудь как следует, он бы нам все выложил, а? Как думаешь?
Витюня мрачно пил пиво.
Не дождавшись ответа, уставший бегать Юрик повалился на свою лежанку и, к удовольствию Витюни, некоторое время лежал молча, положив под голову кулак. Видно, обмозговывал какую-то особенно затейливую мысль.
– Слышь, фельдмаршал, – сказал он наконец. – Пошли прогуляемся. Только лом возьми.
– Зачем?
– Клин клином, говорят, вышибают, а дурь – ломом. Лома местные тоже боятся. Пойдем, поймаем кого-нибудь…
– Копьем, что ли, давно не протыкали? – Витюня перевернулся на другой бок.
– Я серьезно, Вить… Риск – благородное дело. «Языка» надо брать. Пусть объяснит, что к чему, – сами мы, боюсь, не допрем…
– Не пойду.
В этот момент Витюня даже не осознал: рыжий надоеда едва ли не впервые назвал его по имени!
– Спорим – пойдешь?
Витюня не успел узнать, какую каверзу на его голову выдумал Юрик, – шкура на двери шелохнулась, впустив в землянку чью-то тень в багете из солнечного света. И сейчас же тень негромко произнесла:
– Юр-Рик…
* * *В такой же землянке, только стоящей отдельно от других, за ручьем, медленно выздоравливал Скарр. Лихорадка кончилась; старик был еще слаб, но умирать уже не собирался. Даже прогулка на ближнее пастбище, едва не убившая старого чародея, казалось, пошла ему на пользу: старик улыбался, чего с ним давно не случалось, много спал, набираясь сил, охотно ел и явно жил в мире с самим собой, с богами, с добрыми духами-покровителями и с самой Землей-Матерью, не чувствуя вины ни перед кем.
Ему было хорошо, несмотря даже на то, что волею Растака два воина день и ночь стерегли мостик через ручей неподалеку от землянки. Вооружены они были как на войну, не ленились таскать щиты, и все как один предпочитали потеть на полуденном солнцепеке, но кожаных рубах с густо нашитыми бляхами не снимали, верили, что есть такое колдовство: ты в кудесника стрелой, а стрела колдовски извернется в полете – и тебе же в живот. Сменялись сторожа часто, четырежды в сутки – для того, как понимала Юмми, чтобы не слишком-то слипались глаза от усталости. На ту сторону ручья сторожа без дела не совались, опасаясь, как видно, гневить страшного мага, зато со своего берега вели догляд справно, и вышмыгнуть из землянки незамеченной не было никакой возможности. Короткими летними ночами жгли большие костры, освещавшие местность на пятьдесят шагов, хвороста не жалели. Стоило выйти по делу какому – один из сторожей немедленно вскакивал и провожал по своему берегу ручья. Через мостик в селение не пускали, молча угрожая копьями; Юмми попробовала пройти один раз – пришлось вернуться ни с чем.
И видно: не любят воины сторожить кудесника, ой, не любят… И боятся колдовской силы, и ненавидят дедушку за содеянное во исполнение Договора. Недолго погостила в наполовину обезлюдевшем племени надежда на лучшую долю – улыбнулась было, вильнула и ушла, и нет ее. Только глупый не поймет, что беда вернулась снова. Прочие скрежещут зубами и ими же готовы разорвать старика, словно отощавшие псы. А старый чародей улыбается, как младенец, хотя и видит соплеменников насквозь… хотя и не забыл, как его с внучкой вели с ближнего пастбища под конвоем, словно пленных после удачного боя! Он даже во сне улыбается…
Хорошо ли ему? Ослушаться вождя не шутка даже для чародея, тем паче ослушаться не тайком, а напрямую, чтобы все видели. А как иначе подействовало бы последнее, убийственное средство? Свирепые духи болот исстари озлоблены против человека, ладить с ними удается лишь плосколицым колдунам, но никак не чародеям Земли. Иное дело – камень. В гранитах, кремнях, черных сланцах обитают разные духи: и добрые, и злые, и просто равнодушные. Злые духи камня хвастливы, они любят делать зло напоказ и, возможно, без зрителей не захотели бы вселяться в тела чужаков. Лишь в присутствии многих и многих пустяшная с виду стрелка, пущенная из малого лука, становится неотвратимым предвестником смерти.
Страшное, редко-редко применяемое оружие… Лишь старики прежде видели, чтобы оно пускалось в ход, остальные лишь шептались о нем да пугали детей. Даже подумать о таком страшно: специальное оружие против своих же соплеменников!.. Оттого-то исстари и хранится оно в тайнике до случая, оттого-то, в отличие от амулетов и страшных масок, и передается от старого чародея молодому тайно, а не на виду, что никакой колдун не станет пугать народ без надобности. Кто виноват в том, что пришла пора вынуть малый лук? Растак и больше никто. И то сказать: не из тугого же боевого лука стрелять тяжелыми стрелами в чужаков немощному старцу! Он и согнуть-то его не смог бы. А малый лук и ребенок согнул бы…
