Генри Каттнер - За земными вратами
Поднялся последний позолоченный занавес, и с помоста мне стало видно, что площадь представляет собой одну сплошную бурлящую массу лиц, обращенных ко мне. Но это было еще не все.
Улицы, примыкающие к площади, были также заполнены народом. Казалось, здесь собрался весь Малеско. Мои проводы обещали превратиться во внушительную церемонию. Люди стояли так плотно, что яблоку некуда было упасть.
Когда поднялся занавес, толпа хлынула в Храм так, что стены загудели, хотя люди не кричали; увидев меня, они вообще не издали ни звука. Похоже, я ошибся, полагая, что увижу нечто вроде демонстрации. Люди тихо переговаривались между собой, но вели себя весьма сдержанно.
Мне показалось, что толпа настроена серьезно.
Это меня испугало. Смогу ли я справиться с ней? Сможет ли Иерарх? Я не знал, какое оружие у него припасено, но мне подумалось, что всю эту массу людей не сможет уничтожить даже атомный взрыв, а случись такое, погибнет лишь головная часть этой толпы.
Мне казалось, что если это произойдет, то бесконечная, исчезающая в дали улиц толпа непременно хлынет вперед, найдет и уничтожит любое устройство, несущее смерть, раньше, чем все успеют погибнуть. Я не оглядывался на Иерарха, но чувствовал на помосте холодное дыхание... страха, пока жрецы готовились приветствовать собравшихся.
Быстрее, чем я рассчитывал, зал наполнился народом - мужчины и женщины плотно стояли плечом к плечу, внимательно глядя на помост и на меня. И вместе с ними Храм наполнила атмосфера необычайно напряженного ожидания, она все сгущалась и, казалось, давила на всех нас.
В передних рядах я заметил лицо Кориоула.
Он стоял примерно в двадцати футах от меня и смотрел, как кот на мышь, не сводя глаз. Мне был неприятен этот взгляд. Я отвел глаза и обнаружил другое знакомое лицо, еще ближе. Это был Дио.
Он по-прежнему выглядел сонным, как человек, который провел тяжелую ночь и плохо отдохнул. Но теперь к этому добавилось что-то еще, он был слишком мрачен. Я поневоле задумался о Дио.
Прежде я как-то не успел подумать о том, откуда Иерарх имеет такие подробные сведения о моем пребывании в Малеско. Теперь все стало ясно, это - работа Дио. Он, вероятно, толкался у дверей Фалви, надеясь на удачу, и ему повезло.
Возможно, он и раньше подозревал Фалви в связях с подпольной организацией, а теперь поймал его с поличным благодаря моему появлению. Этим и объяснялось алчное выражение предвкушения триумфа на его лице, когда он помог мне спуститься в шахте и отправил в город на волю случая, в надежде, что я выведу его на что-нибудь интересное.
Такова политика Дио, об этом говорил и Кориоул, только что мне от этого? Дио - сам за себя, и ни за кого больше. И теперь он мрачен. Почему? Он, конечно, передал Иерарху ценную информацию. Но какую награду получил? Судя по выражению его лица, явно не ту, что ждал.
Его даже не пустили в кабинет Иерарха во время моего официального визита, он вынужден был толкаться в коридоре. Для Дио этого недостаточно, явно недостаточно. Я подумал о том, как жрецы продвигаются по служебной лестнице. Возможно, по старшинству. Дио молод. Очевидно, он не согласен ждать пятьдесят лет, пока признают его заслуги; он хочет получить все и сейчас.
А поскольку за донос на Кориоула его отблагодарили недостаточно, он постарается выкинуть что-нибудь более значительное. Мне не нравилось, что Дио стоит так близко ко мне. Я намеревался вести игру только с Иерархом. Пока у меня нет выбора, но если появится какая-нибудь лазейка, не хотелось бы видеть совсем рядом с собой Дио, который только и ждет момента, чтобы прыгнуть мне на спину, когда я отвернусь.
Вверху раздался низкий грохот. Я вместе со всеми поднял голову. Глухой ропот прошел по всему залу. В верхней части стен между изображениями животных находились золотые буквы "А". Вот за ними-то и появилось зловещее свечение.
Я со страхом понял, что такой же свет излучало оружие жрецов, похожее на молочную бутылку. У меня заболели глаза при воспоминании о тех ослепительных лучах.
Но те аппараты были размером с молочную бутылку, а эти достигали шести футов в диаметре. Стена ощерилась большим количеством этих пушек, чьи жерла прикрывали золотые буквы "А". Иерарх решил не испытывать судьбу, - одновременная вспышка из каждого жерла несомненно испепелит всю толпу.
Я надеялся - совсем не как герой, - что помост каким-то образом изолирован на случай подобных катаклизмов.
Собравшийся народ по-прежнему не проявлял никаких эмоций - не было на лицах ни страха, ни злобы. Они ждали. Тысячи поднятых к помосту лиц были преисполнены решимости. Все взоры были обращены на меня.
Моя речь была краткой. Я выучил ее достаточно легко. Текст лежал передо мной на маленьком столике из стекла и золота. Ожидая своего выступления, я пробежал глазами первые строчки.
"Народ Малеско... хм-хм... Великий Алхимик в Раю обеспокоен вашим греховным любопытством... хмхм... послал меня, чтобы предупредить вас... хм-хм... о наказании за ваше своеволие... хм-хм... возвращаюсь в Рай и забираю Клиа назад из этого оскверненного... хм-хм..."
Раздался низкий звук спиралями изогнутых труб. Над толпой повисла мертвая тишина. Я знал, что у меня никогда больше не будет такой публики. Они были со мной, все до единого. Они любили меня. Ну что ж, через десять минут все закончится.
"Это не твоя игра, Эдди, - уверял я самого себя, ожидая, пока уляжется эхо рожков. - Ты просто актер. Ты и раньше играл злодеев. Это крохотный выход под занавес. Через десять минут ты будешь дома, в Нью-Йорке, а эти люди пусть дальше выясняют свои отношения".
Эхо смолкло. Я сделал глубокий вдох и заговорил. Поначалу мой голос дрожал, но я овладел им после первых же слов. Усилители работали отлично. Я убедился, что меня слышат даже в задних рядах.
Я прошел "Великого Алхимика в Раю" и далее попытался вложить в слова отеческий укор, входя в роль, которую играл. Что тут думать? Я не писал этой пьесы. Это не моя игра, это не моя игра... это не...
Это не пройдет.
Сомнений не осталось. В задних рядах начал подниматься ропот, когда я еще не одолел и двух строк своей речи. Я вытянул руки и стал говорить громче, немного импровизируя, чтобы дать им возможность успокоиться.
Это помогло на короткое время, и я продолжал говорить, чувствуя, как у меня холодеют ноги. Мне это не нравилось. Мне это совсем не нравилось. Мне не нравилась моя речь и роль, которую я играю. Мне казалось, что Иерарх совершил большую тактическую ошибку.
Всегда нужно учитывать психологию. Нельзя отнимать у человека дорогую для него вещь, не дав что-нибудь взамен. Эти мужчины и женщины пришли сюда преисполненные решимости действовать, от них не отделаешься, заявив: "А теперь расходитесь по домам, как послушные дети".
