Сергей Лексутов - Полночный путь
Серик потряс головой, огляделся вокруг; конь хрупал овсом, яркий, бездымный огонь горел ровно, обдавая приятным жаром, уже занялись и бревна — протлеют всю ночь, освещая призрачным багровым светом ближайшие деревья и отпугивая нахальных зимних волков. Серик ухмыльнулся, мотнул головой, окончательно отгоняя наваждение, дожевал мясо, налил из небольшого жбанчика меду в медную кружку, пристроил к огню подогреть. Тем временем конь перестал хрупать овсом. Серик слез с саней, подошел к коню, снял с его головы пустую торбу. Протяжно вздохнув, конь хватанул снегу, похрустел и потянулся к саням, пожевать еще и душистого сенца. Серик вернулся в сани, взял кружку, предварительно надев рукавицу; знал, как жжется медь, нагретая хотя бы и с одного краю на огне. Попробовал мед — в самый раз, и выхлебал мелкими глотками всю кружку, приятное тепло разлилось по телу. Серик потянулся, завернулся в тулуп и рухнул в сани, на мягкое сено. Лишь один раз за ночь, конь разбудил его тревожным фырканьем. Приподняв голову, Серик услышал далекий волчий вой, на самом пределе слышимости, а потому успокоительно потрепал коня по морде, и вновь пристроил голову на душистое сено. Бревна ровно тлели, заливая всю полянку алым сиянием.
Проснувшись еще в темноте, Серик передвинул огарки бревен на кучу жарко тлевших углей, подкинул остатки сучьев и принялся завтракать, разогрев на огне кусок вареного мяса и пару пирогов. Конь продолжал дремать, уткнувшись храпом в ворох сена на санях. Позавтракав, Серик запряг коня. Тело было полно бодрости и веселой силы, как и не бывало двухдневного беспробудного пьянства, по всем жилочкам будто искры жидкого огня бегали. Упав в сани, Серик гикнул, и конь весело зарысил на лед. Колею заметно припорошило инеем, видать со вчерашнего дня по ней еще никто не прошел. Да и кому, кроме мелких купчиков, ездить в дремучие леса, где редко стоят селения землеробов?
Неяркое зимнее солнышко едва поднялось над окоемом, когда Серик разглядел кряжистый, приметный дуб, стоящий неподалеку от берега. Как раз от него верст шесть в сторону от реки, если идти по затесам, можно отыскать избу волхва, с незапамятных лет облюбовавшего эти места. Серик потянул вожжу, конь, артачась, поплясал в оглоблях, очень уж ему не хотелось ступать в глубокий снег, однако прыгнул на целину, угрожающе затрещали оглобли. Увязая в снегу по брюхо, конь дотащил сани до дуба, и встал, поводя назад налитым кровью глазом. Серик ругнулся про себя, выпростался из тулупа, бросил на снег лыжи, сунул ноги в петли, щелкнул вожжами, рявкнул:
— А ну, Громыхало, вперед!
Серик давно уже прозвал своего коня Громыхалой, но на людях избегал его так называть. Еще будучи стригунком, конь очень уж весело громыхал копытами по двору, носясь из угла в угол, с нетерпением ожидая, когда его выпустят пастись с табуном кузнечного ряда. Конь гнул шею, фыркал, взбрасывая по бокам буруны снега. Серик даже ногами не перебирал; держась за вожжи, скользил по целине рядом с санями, хоть и вязли изрядно широкие лыжи в свежем пухлом снегу.
Полянка открылась, как всегда, неожиданно; потемневшая от времени, вросшая в сугробы по самые оконца, крытая дранкой, изба, притулилась у противоположного края полянки под гигантским раскидистым дубом. Высокий тын огораживал небольшой двор за избой, с конюшней и хлевом.
Осаживая коня рядом с избой, Серик заорал:
— Чури-ила-а! Принимай гостя!
Однако изба хранила молчание. Пожав плечами, Серик подогнал коня к воротам в тыне, перелез через них, отодвинул толстый дубовый засов, растворил заскрипевшие створки, провел коня внутрь и принялся распрягать. Распряг. Чурила так и не выглянул из избы. Серик провел коня внутрь хлева, совмещавшего и конюшню. Чурилов конь злобно зафыркал, учуяв чужака, но быстро успокоился. Сидящие под крышей на насестах куры, заполошно закудахтали, коротко промычала корова, и хлев успокоился, моментально определив, что вторгся не серый хищник, а безопасный человек, хоть и чужой. Поставив коня к гостевым яслям, Серик задал ему сена, и пошел в избу. В отличие от других волхвов, Чурила не чуждался новшеств; в избе стояла массивная печь, еще хранившая тепло. Почесав в затылке, Серик пробормотал:
— И куда ж тебя понесло среди зимы?..
Выйдя во двор, он прошел в дальний угол. Там, как помнил Серик, была узкая калитка. Отодвинув могучий засов, Серик выглянул наружу; и точно — в лес убегала свежая лыжня. Видать на рассвете Чурила зачем-то пошел в лес. Надев лыжи, Серик вышел за калитку, притворил ее за собой, пошарил в щели тына, нащупал тоненький ремешок, потянул, засов задвинулся. Если не знать секрета, нипочем не догадаешься, как отпереть калитку, а через тын не вдруг и перескочишь. Размеренно взмахивая руками, Серик побежал по лыжне. Не пробежав и версты, он оказался в такой чащобе, что поневоле начнут мерещиться всякие лешие и прочая нечисть. Однако лыжня Чурилы, как ни в чем не бывало, виляла меж толстенных замшелых стволов. Серик углубился в чащобу, и вскоре почувствовал запах дыма.
Протиснувшись между зло шелестящих еловых лап, Серик оказался на круглой полянке, посреди которой горел яркий, бездымный костер из сосновых сучьев, а возле него сидел на старой медвежьей шкуре волхв. Серик оглянулся по сторонам; он бывал в гостях у Чурилы довольно часто, и ни разу волхв ему не показал капище. Поближе к очагу стоял Перун, грозно нахмуря серебряные брови, топорща золотые усы. И дальше по кругу располагались: Дажьбог, Стрибог, Хорс, Велес и прочие, помельче. Не поворачиваясь, Чурила проговорил:
— Садись, Серик…
Воткнув лыжи в снег, Серик прошел к медвежьей шкуре, сел рядом с волхвом. Ровно, потрескивая, горел костер, грозно хмурились боги, глядя на Серика. Он слегка передернул плечами, подумал, а не догадались ли они о его мимолетных слабостях? Когда он чуть было не уступил уговорам настоятеля обители, да и не далее, как вчера ночью, на него вдруг накатили сомнения…
Чурила молчал, глядя куда-то в пространство за костром. Серик тоже помалкивал; знал, что не любит волхв, когда лезут первыми с разговором. Наконец Чурила медленно заговорил:
— Грядет большое лихолетье на Руси. Много народу окрестилось, власть нового Бога укрепилась настолько, что он начнет скоро силой забирать остальное. Придут чужие люди с мечом и крестом изгонять наших древних богов… Будут топорами свергать наших идолов, мечами убивать волхвов, крестом усмирять единоверцев… Огонь, меч и крест загуляют по Руси. Во славу нового Бога русичи будут резать русичей…
Волхв замолчал. Серик поежился, огляделся по сторонам. Заснеженные ели стояли неподвижно, будто замерли от ужаса при словах волхва.
