Григорий Адамов - Тайна двух океанов
Черепаха наконец совсем обезумела, когда настойчивый преследователь вдруг схватил ее за хвост и потащил к темневшей невдалеке чаще водорослей. Раскрыв свой твердый крючковатый клюв, коричневый и словно лакированный, она изо всех сил загребала ластами, но ничего не могла сделать. Всей мощью пятидесяти лошадиных сил, заключенных в его крохотном электромоторе, Павлик тащил черепаху за собой.
Они оба ворвались в завесу водорослей, внеся ужас и смятение в мир существ, населявших эти почти неизвестные людям подводные джунгли.
Вокруг Павлика и черепахи взметнулся рой креветок, рачков, червяков, морских паучков, крабов, живущих на стеблях водорослей, питающихся ими, рождающихся на них и на них же умирающих. Маленькие и крупные рыбы юркнули в чащу водорослей, так что Павлик не успел даже разглядеть их. Впрочем, ему было не до этого.
Павлик совершенно не предвидел того, что могут сделать эти хрупкие, скользкие, состоящие на девяносто процентов из воды растения, когда они встречаются в такой массе. На пятом метре их пути среди водорослей черепаха навертела на свои ласты, на хвост, на шею столько стеблей и листьев, что не в силах уже была сделать ни одного движения. Не в лучшем положении был и Павлик. Хотя руки и ноги были у него сравнительно более свободными, но зато винт запутался в водорослях, и Павлик очутился в таком же беспомощном положении, как и черепаха. Он бросил свою добычу и попытался достать руками винт, чтобы очистить его. Но в металлических рукавах скафандра это было невозможно.
«Вот неприятность! — подумал он с беспокойством. — Самому не выбраться… Придется вызывать на помощь…»
И произнес вслух:
— Арсен Давидович!
— Что тебе, бичо? Где ты? — послышался в ответ знакомый голос.
— У меня тут неприятность, Арсен Давидович… Я попал в чащу водорослей, и винт запутался в них. Вот…
— И ты не можешь двинуться с места?
— Да… И черепаха тоже…
— Какая черепаха?
— Большая… такая. Я ее поймал и тащил к вам…
— Ты с ума сошел, бичо! — расхохотался зоолог. — Как ты ее тащил?
— За хвост…
Хохот раздался с утроенной силой, так как к баритону зоолога присоединились раскатистый бас Скворешни и тихий смех Цоя.
— Где же ты там застрял? — спросил, отсмеявшись, зоолог.
— Снаружи… со стороны океана… сейчас же за поворотом. От вас направление норд-ост.
— Понятно, — сказал Скворешня. — Какая глубина?
— Семьдесят восемь метров, — ответил Павлик, посмотрев на глубомер.
— Ну ладно, бичо. Стой хладнокровно. Скоро буду возле тебя. Когда скажу, начни пеленговать.
— Хорошо, Арсен Давидович.
Павлику было и смешно и неловко: люди заняты важным делом, а тут приходится отрывать их. Из-за глупости. Зачем нужно было продираться через водоросли, когда можно было обойти их стороной? Скорей хотелось. А надо было соображать! Если бы хоть секунду подумал, понял бы, что здесь можно так запутаться, что не выберешься.
Павлик посмотрел на водоросли с новым вниманием и любопытством.
Они стояли вокруг него — прямые, спокойные, сплетенные в несокрушимую, как будто тюремную решетку. Их коричные, оранжевые, золотисто-оливковые круглые стебли несли на себе длинные, то мелко зазубренные, то с крупными вырезами листья, согнутые по длине, как ладонь. Другие стебли, безлистые, разветвлялись на массу мелких тоненьких веточек. Но все были усыпаны то крупными, то мелкими воздушными пузырьками, державшимися, как вишни, на тонких черенках. Стебли и листья были покрыты как будто пятнами белого мха. Но Павлик уже знал, что то был не мох, а колонии странных животных — мшанок, похожие то на тонкий кружевной узор, то на искусное произведение гравера по слоновой кости.
Павлик не мог надивиться их скромной красоте. Они напоминали ему старинную китайскую шкатулку из слоновой кости, всю в ажурных узорах, которую давно когда-то подарили в Шанхае отцу в день его рождения. Павлик даже вскрикнул от неожиданного воспоминания: ведь именно сегодня, двадцать шестого мая, день рождения его отца! Павлик всегда с таким нетерпением ждал этого дня еще задолго до его наступления. Он сулил ему столько удовольствий и радости… А теперь забыл…
Двадцать шестое мая… Мысль об отце, раненном, одиноком принесла с собой грусть. Но внезапно всплыла новая мысль. Двадцать шестое мая… Где-то недавно Павлик еще по какому-то другому поводу встретился с этим числом… Где? Когда? Двадцать шестое мая… Двадцать шестое мая… Вдруг рядом с ним на плоском листе водоросли зашевелилось какое-то серовато-белое пятно, выпустило лапки и усики, подняло клешни. Еще миг — и крохотный, но самый настоящий краб оливкового цвета, с белым пятнышком на спине быстро побежал по листу, лавируя между стебельками изящных гидроидных полипов — кладокорин, — разросшихся крохотной рощицей на этом листе. Маленький червяк наполовину высунулся в это время из закрученной раковины как раз на пути краба. Прежде чем он успел юркнуть обратно в свою норку, краб схватил его клешней, вырвал целиком из раковинки и отправил в рот.
Нарушенное Павликом и черепахой спокойствие восстановилось, и замершая было жизнь опять вступила в свои права.
Павлик забыл обо всем, захваченный необыкновенным зрелищем. Белые пятна то здесь, то там начинали вдруг двигаться и оказывались то на спине темно-зеленой креветки или оливкового краба, то венчиком серых щупалец на маленькой золотисто-оранжевой красавице актинии.
— Вот хитрые! — сказал вслух изумленный Павлик. — Как притворяются!
— Кто хитрый, бичо? — неожиданно раздался голос зоолога. — Кто притворяется?
Павлик так увлекся своими наблюдениями, что забыл, где он и что вокруг него. Впрочем, он сейчас же пришел в себя и ответил:
— Тут такая масса животных живет на водорослях, и все страшно похожи на мшанок. Я их даже сразу не различил…
— А-а-а… Это называется мимикрия, бичо. Животные принимают окраску или внешний вид окружающих предметов и благодаря этому спасаются от врагов или делаются незаметными для добычи.
Во всех щелях между стеблями и листьями водорослей показывались и исчезали странные существа, которых Павлик не заметил и не разглядел в первые минуты своего появления в этой чаще. Все они были невелики — пятнадцати — двадцати сантиметров в длину — и держались в воде вертикально, как будто стоя. Их головы и шеи были совершенно похожи на лошадиные, при этом морды были вытянуты в трубку, и посередине трубки, на бугорке, вроде бородавки, торчали кверху два длинных луча, загнутых, как клыки. На гордо изогнутой шее стояла дыбом растрепанная реденькая грива. Шея пониже переходила в кругленькое брюшко. На спине у конца шеи стоял, похожий на раскрытый полукруглый веер без ручки, плавник. Сейчас же за коротеньким брюшком начинался длинный гибкий хвост, скрученный впереди спиралью. Бледная пепельно-бурая окраска этих странных существ отливала порой то тускло-синим, то зеленоватым цветом.
