Д. Биленкин - ФАНТАСТИКА. 1966. Выпуск 1
Радий Петрович Шевелев вышел из главного шлюза со своим экипажем — Новиковым и Заостровцевым. Решили пешком пройтись “по хорошей погоде” до космодрома, чтобы там начать подготовку танкера к рейсу.
Новиков скорее плыл, чем шел: отталкивался от ноздреватой лунной почвы, плавно перелетал через какой-нибудь камень, мягко опускался, снова отталкивался.
Володя передвигался мелкими скачками. Мысли его были невеселыми. То, что случилось с ним по дороге в космопорт, и вчерашнее происшествие пугали его. Странно: сидел у Резницкого, нормально разговаривал — и вдруг накатилось что-то, сдавило горло. Какое-то нервное расстройство, а теперь еще и страх… Страх перед непонятным в самом себе… К врачу — нельзя. Сразу отставят от полетов. Рассказать Алеше?
Но тут и слов не найдешь, чтобы объяснить…
А вокруг шла будничная жизнь. Из шлюза хозяйственного отсека повар выволок огромный бак, поднял его без особых усилий и поставил под прозрачный антирадиационный навес.
Это придумал кто-то из селенитов, как называли себя жители городка: варить компот в вакууме на раскаленной лунной почве. Вакуумный компот был на редкость вкусен, и, пока шел двухнедельный лунный день, его варили неукоснительно.
Вдоль склона кратера Эратосфена полз тяжелый вездеход с буровой вышкой: где-то собирались бурить на воду.
Вздымая пыльные вихри, прошла колонна оранжевых трейлеров международной стройки. Они везли оборудование на строительство экваториальных шахт. Полторы сотни наклонных колодцев должны были в не очень отдаленном будущем принять термоядерные заряды. Тогда люди на время покинут Луну. Беззвучно грохнет залп из полутораста шахтных стволов, разгоняя вращение Луны, чтобы уравнять земные и лунные сутки и уменьшить резкие перепады температуры поверхности, доходящие до трехсот градусов. Лунный климат станет мягче…
Пешеходов обогнала машина с белой полосой на борту.
Из люка высунулся человек, присмотрелся к опознавательному номеру на скафандре Шевелева и крикнул так, что в шлемофонах задребезжало:
— Доброе утро, учитель! Что — молодых выводите?
Это был Федор Чернышев, командир Первой Звездной.
Он остановил вездеход. За щитком гермошлема его широкое, бровастое лицо расплылось в улыбке. Улыбка была не простая, многослойная: было в ней и почтение к учителю, и невольный оттенок торжества (“обогнал я вас, Радий Петрович”), и нечто покровительственно-дружелюбное, адресованное молодым.
— Залезайте, места хватит, — сказал командир Первой Звездной.
Молодые протиснулись на задние сиденья, а Радий Петрович уселся рядом с Чернышевым.
— Ну-ну, — усмехнулся Шевелев, — посмотрим, как ты баранку крутишь.
— Баранку? — удивился Чернышев, трогая вездеход с места.
— Был когда-то такой прибор управления… Взял бы ты меня, Федя, с собой. Ну хоть этим… от тамошнего населения имущество сторожить.
Чернышев улыбнулся смущенно.
— Что поделаешь, Радий Петрович. Клянусь кольцами Сатурна, не хотел я лезть в пекло поперед батьки, да так уж Совет решил.
— При прочих равных, — тягучим голосом сказал Шевелев, явно подражая кому-то, — Совет отдает предпочтение младшему. Ладно, лети, — оборвал он самого себя. — Я, по правде, в СВП не очень-то. Мудреная система, не для меня.
— Ох, скажу я вам, Радий Петрович, СВП — это… слов не нахожу. Сказка!
— Синхронизатор Времени — Пространства, — задумчиво произнес Радий Петрович. — Для женатых, конечно, хорошо: быстро обернешься туда — обратно.
Возле космотанкера Чернышев высадил пассажиров, помахал рукой и повел вездеход дальше — туда, где на недалеком лунном горизонте высился гигантский конус СВП.
Радий Петрович обвел взглядом свой экипаж.
— Так вот, — сказал он другим, служебным голосом. — Перед вами космотанкер “Апшерон” системы Т-2, четвертой серии. Специфика: наличие наружных контейнерных поясов, предназначенных…
— Мы проходили Т-2, — сказал Новиков, глядя на далекий корабль Чернышева.
— Иначе бы вы не находились здесь, — отрезал Шевелев. — Прошу не перебивать. Назначение контейнерных поясов…
5Радий Петрович шевельнулся в кресле и, еще окончательно не очнувшись от забытья, понял, что перегрузка кончилась и автомат включил искусственную тяжесть. И еще каким-то особым командирским чутьем он догадался, что все на корабле в порядке.
Приборы работали.
Рядом с красной программной кривой на мнемосхеме появилась золотистая фактическая. Они шли рядом, переплетаясь.
Да не приснилось ли ему то, что было? Нет, не приснилось: кривая истинного курса шла не от старта. Она появилась недавно. Возмущение Ю-поля “отпустило” приборы, и теперь корабль ориентировался в Пространстве. Все в порядке.
Он посмотрел на молодых. Они спали.
Радий Петрович привык смотреть на молодых людей с точки зрения их пригодности к космоплаванию. Полагал, что нажимать кнопки, побуждая автоматы к действию, сумеет каждый. Потому и ценил превыше всего в молодых космонавтах спокойствие, собранность и — в глубине души — физическую силу и стать.
Эти двое там, на Луне, не очень ему понравились. Внешность у Новикова, верно, была не плоха; однако парень показался ему излишне бойким и несколько дерзостным в разговоре. Заостровцев тоже был не хлипок сложением, но выглядел пришибленным, неуклюжим. Не нравились Шевелеву его растерянные глаза.
Теперь, после того, что случилось, он смотрел на них по-другому. На своем межпланетном веку Радию Петровичу доводилось видеть немало всякой невидальщины. Никогда не забыть ему ревущих призраков Нептуна; там, в пустоте, где никакого звука быть не может, от этого раздирающего рева сдавали нервы у самых закаленных разведчиков Космоса. Помнил он дикую гонку: корабль уходил от неожиданного потока сверхбыстрых метеоритов на таком режиме, что температура плазмы превысила критическую и просто каким-то чудом не произошла катастрофа. Помнил нападение металлоядных бактерий на корабль у берегов свинцового озера в Стране Персефоны на Меркурии. Да мало ли что могло приключиться за полтора десятка лет с человеком в Космосе!
Но чтобы человек без прибора сориентировался в Пространстве — такого не было. Такого не могло быть.
Радий Петрович подошел к спящему Заостровцеву, всмотрелся в его лицо. Обыкновенное лицо — худощавое, небритое. Что за непонятная, нечеловеческая сила в этом неуклюжем парне?
Он перевел взгляд на Новикова. Крутой лоб, четкий рисунок подбородка — с виду этому больше пристало бы… что?..
Творить чудеса?
Разбудить их, расспросить толком… Странная, непривычная робость овладела командиром.
