Левон Хачатурьянц - Здравствуй, Фобос!(Науч.-фант. хроника — «Путь к Марсу» - 3)
Итак, механизм был запущен. Дежурство на пульте шло днем и ночью. Тарханов, Стрижова и Добрак сдали свою «смену» опытным операторам из астероидной клиники. Но когда на вторые сутки пошло ускорение времени, Семен не утерпел, снова взял пульт в свои руки и не отдавал его до конца опыта, хотя и падал с ног от усталости. Старый Иржи Добрак трудился рядом — и, надо сказать, намного превосходил работоспособностью младшего по возрасту коллегу. Суетливый, с «артистической» седой гривой профессор будто не чувствовал потребности в сне или передышке: в отличие от Семена, он даже не пользовался крепким кофе: «боюсь за сердце». Марина боролась с усталостью по-своему и тоже вполне успешно: пару часов работала, затем минут тридцать-сорок спала, свернувшись в кресле, и опять, освеженная, садилась к пульту. («Это не простой сон, а йоговский. Тоже вроде анабиоза, только усилием воли», — объясняла она.)
…На многочисленных табло дышали цифры и графики. Неподвижное лицо подопытного в раме телеэкрана уже порядком приелось, на него не смотрели, зато табло вызывали неизменный интерес. Уж на них-то Акопян был в полном смысле слова виден насквозь. Температура на поверхности тела… под кожей… внутри грудной клетки… в правом предсердии… Электрохимические потенциалы… Прохождение импульсов по нервам… Содержание воды в организме… Ага — пониженное! Сухость во рту… Все — компьютер среагировал. Повышена влажность воздуха в «саркофаге». Через мундштук, введенный манипулятором в уголок рта, течет струйка воды. Табло номер восемь фиксирует глотание… Табло номер двадцать один сообщает; началось выделение желудочного сока…
Но все это было лишь физиологическим фоном процессов, происходивших в мозгу. Тех главных процессов, ради которых и был затеян эксперимент. Вот уже несколько часов попеременно, а то и параллельно работали две гипнопрограммы. Два голоса звучали под шлемом спящего Сурена — нашептывали, пели, уговаривали, кричали. Записи, разработанные международным коллективом гипнологов, были начитаны лучшими актерами. Один голос убеждал, что тело Акопяна становится все легче — как пузырь, надутый воздухом, — что постепенно теряют вес пальцы рук, пальцы ног, ладони, ступни, локти… Это шло внедрение чувства невесомости — вопреки реальной тяжести, которую поддерживала гравитационная установка медцентра. Второй голос внушал, что Сурен слышит стук часов. Вот ползет минутная стрелка; если смотреть долго, можно заметить и движение часовой… Навязанный гипнозом темп времени был в двадцать четыре раза быстрее подлинного. Сутки ощущаемой жизни за реальный час. Каждые полчаса Акопяну наговаривали то образ солнечного восхода, то впечатление ласкового летнего заката. В промежутках проходили внушаемые дни — бесконечно долгие, ленивые дни у моря, наполненные нехитрыми курортными развлечениями. Купание, игра в мяч на пляже, веселый обед с новыми знакомыми, прогулка по горам, легкий «отпускной» флирт с блондинкой из Ленинграда… Гипнопрограмма не предусматривала никаких напряжений, умственных занятий. Полный тридцатидневный отдых.
Правда, в последние «дни», судя по сигналам приборов, характер сновидений Акопяна изменился и вроде бы вышел из рамок внушенного сюжета. Впрочем, это не мешало отдыху: мозг не напрягался, состояние нервов было спокойное, эмоции самые приятные. Более того, Сурен явно наслаждался своими новыми, не предусмотренными программой переживаниями!..
Пришлось применить метод съемки импульсной картины с сетчатки глаз — тот самый, которым пользовались во время гипнорепродукции. Компьютеры превратили пляску биотоков в четкие цветные видеокадры. Оказывается, Сурен и «не думал» покидать морской берег. Только теперь уже не купался, не гонял по песку футбольный мяч, а… летал. Целыми днями, подобно дремлющему орлу, парил то над пляжем, то над мелководным заливом, чьи желто-зеленые прозрачные воды лишь у горизонта переходили в синеву глубин. Нежился в потоках восходящего теплого воздуха или отлетал на несколько километров, подхваченный струей свежего ветерка. Как это ни странно, «запрограммированная» ленинградская блондинка была тут как тут: днем загорала на красном матрасике, вечером прогуливалась под пальмами по набережной… и ждала, пока к ней слетит из подоблачных высей крылатый Сурен. Но тот, увы, уже не мог спуститься на грешную землю, словно был не человеком, а воздушным шаром; самое большее, что удавалось Акопяну, — это зависнуть над головой своей «симпатии» и поддерживать светскую беседу, сопротивляясь порывам ветра…
Просмотрев с двадцатичетырехкратным замедлением видеозапись «ускоренных» снов и непочтительно посмеявшись над подопытным, медики без лишних споров сделали вывод: первую гипнопрограмму спутала вторая! Полетами над морем обернулась для Сурена внушенная невесомость…
И лишь в последние минуты перед пробуждением появилось нечто действительно тревожное, загадочное… Правда, это неожиданное состояние продолжалось всего несколько секунд: но Сурен, вопреки всем намерениям очистить его мозг и оздоровить нервы, прямо-таки излучал страх, ненависть, злобу…
…Тарханов остался доволен результатами опыта. «Воскресший» Акопян действительно чувствовал себя, как после месячного отдыха у моря. «Только что не загорел», — шутил он. Мозг чутко и остро воспринимал даже слабые биоимпульсы. Правда, это была не та степень, которая требовалась для работы на Фобосе, но главная проверка состоялась: анабиоз повышает чувствительность. Приспособление к подлинной невесомости, как и реадаптация к искусственной тяжести прошли легко и без заминок. К бурной радости подопытного, Семен официально рекомендовал «включить Акопяна Сурена Нерсесовича в состав экипажа космического корабля «Контакт» в качестве космонавта-исследователя». Все ближе становился день запуска…
…Лишь эту коротенькую видеопленку Тарханов так и не решился показать Сурену. И коллег-врачей попросил помалкивать… Нечто на пять-шесть секунд взорвавшее все программы. Диковинный всплеск подсознания. Темнота ночных зарослей: древко копья, судорожно зажатое в руке, и огненные глаза хищника впереди…
Глава XI СВЯЩЕННАЯ ЖЕРТВА
…Он лежал на груде мягких, но дурно пахнувших пушистых шкур. От прежнего Акопяна осталась, пожалуй, только внешность. Появилась новая личность, почти начисто вытеснившая сознание Сурена. Теперь это был обитатель пещеры, который не обращал внимания на смрад плохо выделанных шкур, на копоть, стелившуюся от костра, на острые запахи гнилого мяса и человеческого пота. Все было привычно, естественно. Тот, другой, уже целую вечность жил в этой высоченной, словно неф католического собора, вечно темной пещере. Ему был известен до мельчайших подробностей этот природный «зал» с парусами гигантских стрельчатых сводов, которые сходятся самой настоящей семилучевой звездой, будто сделанной по проекту архитектора: со стенами, сплошь поблескивающими изморозью маленьких кристаллов. Он сотни раз пробирался бесчисленными коридорами, расползающимися от центрального «зала», ведущими то к солнцу, то в глубь земную, то сжимающимися наподобие крысиной норы, то выводящими в иные просторные помещения, где минеральные натеки за тысячи веков образовали подобия лиан, могучих стволов, фигуры сказочных зверей. Самые смелые охотники племени бывали еще дальше: они рассказывали о подземных озерах, где плещутся белые безглазые рыбы: о том, как, потревоженные светом факела, вихрем срываются мириады летучих мышей… Некоторые, по их рассказам, встречались под землей с самыми невероятными чудищами: но он давно научился отличать правду от выдумки, даже самой затейливой… Он был молод, но в племени его ценили за мудрость, храброе сердце и талант охотника.
