Теодор Старджон - Больше чем люди (More Than Human)
— Правда?
— Ну, во всяком случае, тебя это не убило.
— Откуда вы знаете, что не убьет, когда мы вытащим его наружу?
— Вот увидишь.
Я искоса посмотрел на него. Мне почему-то показалось, что он знает, что делает.
— Сейчас ты знаешь о себе гораздо больше, чем тогда, — негромко объяснил он. — И можешь оценивать то, что исходит из тебя. Может, не полностью, но достаточно, чтобы защититься. Не беспокойся. Доверься мне. Я могу остановить, если будет плохо. Теперь просто расслабься. Смотри на потолок. Ощути пальцы своих ног. Не смотри на них. Смотри прямо вверх. Твои пальцы, большие пальцы ног. Не двигай ими, но чувствуй их. Отсчитывай пальцы, начиная с большого. Один, два, три. Ощути третий палец на ноге. Ощути его, ощути, как он расслабляется, становится вялым. Потом пальцы с обеих сторон от него расслабляются. Теперь все твои пальцы расслаблены, все расслаблены…
— Что вы делаете? — закричал я.
Он все тем же шелковым голосом ответил:
— Ты мне доверяешь, и пальцы твоих ног тоже мне доверяют. Они расслаблены, потому что ты мне доверяешь. Ты…
— Вы пытаетесь меня загипнотизировать. Я не позволю вам.
— Ты загипнотизируешь себя сам. Ты все сделаешь сам. Я просто показываю тебе дорогу. Я ставлю пальцы твоих ног на эту дорогу. Только ставлю пальцы ног. Никто не может заставить тебя идти туда, куда ты не хочешь, но ты хочешь идти туда, куда указывают пальцы твоих ног, и твои пальцы расслаблены, твои пальцы…
И так далее и так далее. А где же свисающее золотое украшение, где свет в глаза, где загадочные пассы? Он даже сидит так, что я не могу его видеть. Где разговор о том, каким я становлюсь сонным? Ну, он знает, что я не сонный и не хочу становиться сонным. Я всего лишь хочу стать пальцами ног. Хочу расслабиться, быть расслабленными пальцами ног. В пальцах ног нет мозга, пальцы идут, идут одиннадцать раз, одиннадцать, мне одиннадцать…
Я раскололся надвое, и это правильно, одна часть наблюдает за второй, той, что пошла в библиотеку, и мисс Кью наклонилась ко мне, но не слишком близко, я сижу на стуле, и газета шуршит подо мной, один башмак у меня снят, и пальцы ног свисают расслабленно… и я чувствую от всего этого только легкое удивление. Потому что это гипноз, но я остаюсь в сознании, понимаю, что лежу на кушетке, и Стерн сидит рядом и что-то тянет, и я вполне могу перевернуться, сесть и поговорить с ним, и выйти из кабинета, если захочу, но я этого не хочу. О, если гипноз всегда такой, я согласен. Мне нравится. Все в порядке.
На столе я вижу золото, и я остаюсь вместе с мисс Кью, с мисс Кью…
–.. Бонни и Бинни восемь, они близнецы. И Бэби. Бэби три года.
— Бэби три года, — повторяет она.
Ощущается какое-то присутствие, протяжение… разрыв. Этот разрыв вызывает боль и торжество, и торжество затопляет боль и исчезает.
И вот что оказывается внутри. Все всплывает, мгновенно, в одной вспышке.
* * *Бэби три года? Моему ребенку будет три, если есть ребенок, а его никогда не будет…
Лоун, я открыта перед тобой. Открыта, достаточно ли этой открытости?
Его зрачки подобны колесам. Я уверена, что они вращаются, только никогда этого не успевала заметить. Зонд, который исходит из его мозга и проникает в мое сознание, проходит через глаза. Понимает ли он, что это значит для меня? Не все ли ему равно? Ему все равно, и он не понимает, не знает; он опустошает меня, и я чувствую, как он руководит мной; он пьет, и ждет, и пьет, и никогда не отрывает взгляда от чашки.
Когда я впервые увидела его, я танцевала на ветру, в лесу, в дикости, я поворачивалась, а он стоял в тени листвы и смотрел па меня. Я возненавидела его за это. Это больше не мой лес, не моя заросшая папоротником, в золотистых пятнах поляна. Он забрал мой танец, и я застыла навсегда, потому что он оказался там. Я ненавидела его за это, ненавидела то, как он смотрит, как стоит, погрузившись в прошлогоднюю листву. Он похож на дерево с ногами вместо корней, и с корой-одеждой цвета земли. Когда я остановилась, он шевельнулся и превратился в обычного человека, большую широкоплечую обезьяну, грязное животное, и вся моя ненависть неожиданно перешла в страх, и я стояла на месте, оцепенев.
Он знал, что сделал, но ему было все равно. Танец… я больше никогда не танцевала, потому что лес больше никогда не освобождался от его глаз, не освобождался от рослого беззаботного грязного человека-зверя. Летними днями одежда душила меня, зимними вечерами приличия окутывали меня саваном, и я никогда больше не танцевала и никогда не могла подумать о танце, не вспомнив о том, как он смотрел на меня. Как я его ненавидела! Как ненавидела!
Танец в лесу, в одиночестве, где никто меня не видит, — вот единственное, что я скрывала в себе, когда стала известна как мисс Кью, викторианка, старше своих лет, старше своего времени; правильная и чопорная, вся в кружевах и льне, и всегда одинокая. А теперь я навсегда останусь такой, какой все меня воспринимают, потому что он ограбил меня, отобрал единственное, что я хотела сохранить в тайне.
Он вышел на солнце и подошел ко мне, чуть наклонив набок большую голову. Я стояла на месте, застыв внутри Я снаружи, и под слоем страха во мне скрывался слой гнева. Руки у меня по-прежнему были вытянуты, я по-прежнему склонялась в танце, и когда он остановился, я выдохнула, потому что больше не могла задерживать дыхание. Он спросил:
— Ты читаешь книги?
Я не могла вынести, что он рядом со мной, но не могла и пошевелиться. Он протянул руку, взял меня за подбородок и поднял голову, так что я посмотрела ему в лицо. Я хотела отшатнуться, но не могла оторваться от его руки, хотя он меня не держал, просто приподнимал голову.
— Ты должна прочесть для меня кое-какие книги. У меня нет времени отыскивать их. Я спросила:
— Кто ты?
— Лоун, — ответил он. — Будешь читать для меня книги?
— Какие книги? — спросила я.
Он ударил меня по лицу, не очень сильно. Это заставило меня снова посмотреть на него. Он опустил руку. Его глаза, их зрачки начинали вращаться…
— Открой, — сказал он. — Открой и дай мне взглянуть. У меня в голове было множество книг, и он просматривал их названия… нет, не названия, потому что он не умел читать. Он смотрел на то, что я узнала из этих книг. Неожиданно я ощутила себя ужасающе бесполезной, потому что у меня было очень немного такого, что ему нужно.
— Что это? — рявкнул он.
Я знала, о чем он спрашивает. Он извлек это из моей головы. Я сама даже не знала, что оно там есть, но он нашел.
— Телекинезис, — ответила я.
— Как это делается?
— Никто не знает, можно ли это сделать. Двигать физические объекты мыслью!
