Шмиэл Сандлер - Мой любезный Веньямин
Глава тридцать седьмая
Голубое счастье
Федя и Бабуин жили вместе в тесной однокомнатной квартире и вели продолжительную тяжбу в судах Израиля за то, чтобы их признали супружеской парой. - Мы с Бобом боремся за права сексуальных меньшинств, - сказал мне Федор. А Бабуин, сообразив, зачем я явился, посоветовал мне "бросить это дело". - Вы знаете, - сказал он, - у меня есть сведения, что Веньямин по новой заработал и все, кто тем или иным образом связан с ним, будут поочередно исчезать. Уилл был первой ласточкой, за ним последуют другие, поверьте мне. Я хотел поговорить с Федором про Уилла, но он торопился к адвокату. - Я завтра весь к вашим услугам, - сказал он, чмокнул в небритую щеку бабуина, и мы раскланялись.
Глава тридцать восьмая
Возвращение
Из дневника Уилла Иванова:
"Мы подкатили к аэроагентству и купили билеты. Через тридцать минут самолет приземлился в аэропорту имени Бен-Гурьона. Мы спустились по трапу на землю. Самолет окружил эскадрон конной полиции. Нас не собирались арестовывать, нас встретили криками "Ура!" К нам подошел комиссар полиции - низенького росточка, обрюзгший мужичонка в мятой форме. Он был лыс. Лысина блестела на солнце как зеркало. Можно было пускать ею солнечных зайчиков. - Сэры, - сказал комиссар, - вас просит к себе президент страны. - Ого, сам президент?! Комиссара потер лысину волосатыми пальцами и сказал, не скрывая иронии: - Ничего удивительного, господин президент часто встречается с именитыми гражданами. Нас усадили в роскошный кадилак, и почетный эскорт мотоциклов сопровождал нас до самой правительственной резиденции. . Президент встретил меня ласково, вскочил с кресла, протянул руку: - О, дружище, Уильям! - сказал он. - А жисть-то, жисть-то, сука, как заворачивает, а? Я остолбенело глядел на президента. Это был Шмулик. От испуга я не мог вымолвить слова. Передо мной стоял племянник. Да, это опять был он. И зубы у него целы, и кадык без единой царапины. Полдня назад его жрала пума, и вот он снова передо мной. Проклятие, и присесть-то некуда... Я поискал глазами стул - ноги у меня предательски сгибались в коленках. Бессмертно это дерьмо что ли? Не держат ноги-то, куда бы сесть... В страшном волнении я не заметил, что рядом стоит кресло. Как здесь появился этот проклятый? - Да ты не удивляйся, Уилл, то был мой двойник, - пояснил племянник, угадав причину моего смятения, - а здорово похож, правда? Зря ты его к пуме-то на корм... Племянник заботливо пододвинул кресло: - Садись, Уилл, на тебе лица нет. Я сел. Я увидел, как колышутся шторы в кабинете. За шторами нервно дышали телохранители. - Ложь документ на стол! - приказал племянник. Я бросил бумаги старика на стол. - Вот так-то, Уилл, - он похлопал меня по плечу, - У нас так, братишка, у кого деньги, тот и заказывает музыку. Помолчав немного, он насмешливо спросил: - Зачем тебе деньги, Уильям? Чего это ты вдруг задумал идти в миллионеры? Их и так развелось вокруг. Не лезь, брат, не лезь, куда тебя не приглашают. Деньги любят тех, кто знает им цену, а ты романтик, как все аристократы и деньгам счета не знаешь. - Они мне не для счета нужны, - сказал я, пытаясь выиграть время. - Ну да, конечно, - усмехнулся он, - я и запамятовал, ты ведь у нас идейный, с дяденьки моего пример берешь, тоже, покойный, не знал кому бы еще, да поскорее сбыть бабки. - А вам-то на что бабки? - спросил я, - с собой в могилу? - Ну не скажи, - заулыбался племянник, - они мне и здесь понадобятся. У меня, знаешь, каждая копейка на учете будет. Все в дело пущу. В отличие от тебя, брат, я задействую главный принцип коммунистов - "Кто не работает, тот не ест!" Так что будь спок, братишка, всех трудоустрою, никого не обижу. - Утопия, - сказал я, - ничего не выйдет. Племянник не обиделся: - Утопия - это удел экзальтированных болванов вроде тебя и моего дорогого дядьки. А нам, знаешь, на подобную ерунду времени жалко. И он ушел, насвистывая вальс Штрауса. Из-за штор выглянули телохранители. Они взяли меня за галстук, который я купил в Эйлате и повели. В приемной я увидел Анатолия. Изуродованный, он лежал на полу. Я нагнулся к нему и повернул на спину. Он был в сознании: - Шеф, - сказал он, тяжело ворочая окровавленными губами, - спасибо за десятку на Аленби. Горло у меня перехватило комом, я хотел перевязать ему раны, но мне не дали. - Где ботаник? - спросил я конвоиров. - Увели менять брюки. На него не напасешься брюк, на этого ученого. - Зачем ему брюки? Меня толкнули в спину: - Шагай, дура!"
Глава тридцать девятая
Графиня Голубкина-Вайншток
Мадам Вайншток назначила мне аудиенцию на среду. Я лично обратился к ее секретарше, но она наотрез отказала мне: - Госпожа, не примет вас, если у вас нет к ней конкретного дела или предложения, - сказала она. - Передайте ей, что я по делу графа Иванова. Мой совет возымел действие, через полчаса мне уже позвонили и назначали встречу в удобное для меня время. Она сидела в просторном и хорошо обставленном кабинете: умная, красивая и одетая по образцу последних моделей Пьера Кардена. Это была высокая, стройная женщина с открытым лбом и миловидным лицом восточного типа. У нее были мягкие карие глаза и жгуче-черные волосы. - Чем обязана? - ласково встретила она меня, поправляя шаловливый локон упрямо сбившийся на лбу. Она была много старше Уилла. Ей было за сорок, не меньше. Возраст довольно критический для женщины, тем более восточного типа, но по ней этого не скажешь: фигурка французских журналов, а холенная кожа рук и отменный маникюр говорили о том, что она давно уже не знает, что такое мыть посуду. - Я хотел поговорить с вами насчет Уилла. - Садитесь, пожалуйста. Я устроился в глубокое уютное кресло. - Я вижу, и мертвый он не дает кое-кому покоя, - иронически заметила она. - У меня есть подозрения, мадам, что кому-то было очень нужно видеть его мертвым. - Только не мне, - сказала она, - я любила этого человека. Он был близок мне по духу, хотя и увлекался Кампанеллой. Имя философа напомнило мне альковные переживания Уилла, с беспощадной откровенностью описанные им в дневнике. - Простите, мадам, вы не знаете, кто похитил бумаги старика Кальштейна у господина Фридмана? Господина Кальштейна я имела честь знать, о Фридмане слышу впервые. - Может быть он знаком вам как Зайченко? - Ах, это владелец пивных баров? - вдруг смутилась она. - Совершенно верно. - Мне говорил о нем Уилл, но лично, я его не знала. - Странно, а он почему-то отзывается о вас, как о давней знакомой. Едва заметная тень досады промелькнула на ее холенном лице: - Не имею чести, - твердо произнесла она. - Почему вы бросили Уилла, когда он остался один без гроша? - Не понимаю, о чем вы? Я поддерживала его материально до конца его дней. Между прочим, деньги на ваш счет перевела я, по его личной просьбе Я был немало удивлен этим признанием, но сумел не подать виду: - Странное дело получается: два богатейших человека - вы и господин Фридман, покровительствовали Уиллу, а между тем, проживал он в ужасающей бедности? - Во всем виновата его склонность к водке. - А мне все-таки кажется, что сгубила его неразделенная любовь к вам. - Не говорите о том, чего не знаете. - Я знаю, мадам, вот прочтите, пожалуйста. Я подал ей записку ее несчастного любовника.
