Георгий Мартынов - Гость из бездны (сборник)
— Я могу прибавить только одно, — сказал Люций. — Я хотел отвезти вас к моему отцу, как это было договорено между нами, и только там рассказать вам всю правду. Но удивительное мужество, с которым вы встретили мое сообщение о том, что вы были мертвы, заставило меня рассказать все сейчас. Это, конечно, гораздо лучше и избавляет вас от многих неожиданностей и бесплодных догадок, которые неизбежно возникнут когда вы выйдете из этого помещения. Теперь вы не будете удивляться, зная, где находитесь. Вы человек с сильным характером, Дмитрий, и я рад, что вы именно такой. Еще раз скажу — вы знаете все. Судите нас!
Волгин молчал.
Люций взглянул на него и поразился выражению лица Волгина. Он понял, что рассказ произвел совсем не то впечатление, которого ожидали он сам, Ио и Мунций. На этом лице, которое он так хорошо знал, до мельчайшей черточки, не было заметно волнения, отчаяния или горя. Оно было очень серьезно и чуточку грустно.
Прошло две — три минуты полного молчания.
Волгин думал о чем-то. Потом он поднял глаза на Люция, стоявшего у постели.
— Вы не обидитесь на меня, — сказал он, — если я попрошу вас сейчас уйти? Я должен остаться один. Мне нужно, как бы это сказать, ну, что ли, переварить ваш рассказ…
Люций молча направился к выходу.
— Подождите минуту, — сказал Волгин. — Я не хочу, чтобы вы мучились ненужными и ошибочными мыслями и опасениями. Насколько я понял, главный вопрос для вас лично заключается в том, что пробуждение, или воскресение от смерти, может стать для меня трагическим по причине того, что все мои друзья и близкие люди давно умерли. Так вот, я хочу вам сказать, что не вижу повода для трагедии. А теперь идите и вернитесь ко мне часа через три. И еще одна просьба. Я хотел бы, чтобы в это время за мной никто не наблюдал. Я знаю, что вы это как-то делаете.
Как всегда, с негромким мелодичным звуком, точно где-то далеко прозвенел звонок, стена раздвинулась перед Люцием, образовала узкий проход и снова сомкнулась, пропустив его.
Волгин остался один.
В том состоянии, в котором он находился, яркий свет был ему неприятен, и, точно подслушав его мысли, свет померк, в павильоне наступил приятный полумрак.
Волгин не обратил на это никакого внимания. Он даже не заметил, что его желание было чудесным образом исполнено. Со вздохом удовлетворения он откинулся на мягкую подушку.
Он был совершенно уверен, что его просьба не наблюдать за ним будет свято исполнена. Впервые он находился в полном одиночестве, а это было как раз то, в чем он остро нуждался после всего, что услышал от Люция.
Мысли и воспоминания нахлынули на него, и, закрыв глаза, Волгин погрузился в прошлое, ища в нем силы для странного и пока еще непонятного настоящего.
Выйдя из павильона, Люций остановился у самой «двери».
Очень большое само по себе, куполообразное помещение целиком помещалось в другом, еще большем. Оно было заполнено бесчисленными машинами и аппаратами самого разнообразного вида и величины. По стенам и на потолке концентрическими рядами висели приборы, напоминавшие прожекторы. Их открытые «жерла» были направлены на стены внутреннего павильона.
Прямо напротив «двери» огромный стенд искрился многочисленными разноцветными лампочками. Несколько экранов разной величины и цвета, множество движущихся за стеклами диаграмм и круглых дисков, по которым быстро скользили цветные стрелки, заполняли стенд до отказа.
Перед этим стендом в мягком глубоком кресле сидел Ио и внимательно смотрел на большой экран, на котором отчетливо виднелась внутренность павильона, постель и фигура Волгина, лежавшего на ней.
При входе Люция Ио повернул голову.
— Что? — спросил он.
— Вы же видели и слышали, — ответил Люций. — Дмитрий выслушал меня без малейших признаков отчаяния или даже сильного волнения.
— Вы думаете…
— Я не знаю, что думать. Нельзя даже предположить, что он не понимает того, что с ним произошло.
— Смотрите! — сказал Ио, повернувшись к экрану. Свет внутри павильона потускнел, сменившись полумраком.
— Он хочет остаться наедине с самим собой, сосредоточиться, — сказал Ио. — Свет мешает. Вы говорили ему, что яркость освещения зависит от него самого?
— Нет, кажется, не говорил, — ответил Люций.
— Значит, он сам догадался или это произошло случайно.
— Мне кажется, что спокойствие, проявленное Дмитрием, неестественно, — снова начал Люций. — Не кроется ли за этим что-нибудь другое, а не исключительное самообладание? Быть может, ум Дмитрия, его психология неисправимо изменились в результате опыта, которому подверглось его тело?
— Нет, — ответил Ио, — этого не могло произойти, и вы сами это отлично знаете, Люций. Мыслительные и психические способности Дмитрия те же, что были до его смерти. Возможно, что само время, когда он жил, все испытания, выпавшие на его долю, так закалили его, что даже сейчас он не теряет самообладания.
— Я очень хотел бы верить в это, — сказал Люций.
Ио дотронулся до поверхности экрана. И вдруг изображение на нем приблизилось. Лицо Волгина заняло весь экран.
— Посмотрите! — сказал Ио. — Он совершенно спокоен.
Люций быстро подошел к стенду и выключил экран.
— Дмитрий просил не наблюдать за ним в продолжение трех часов, — сказал он в ответ на недоуменный взгляд Ио. — Он хочет остаться совершенно один.
Оба молча смотрели на потухший экран.
В огромном здании стояла полная тишина, и только чуть слышный шорох в одном из приборов нарушал ее. Люций посмотрел на прибор и протянул к нему руку.
— Его сердце, — сказал он, — бьется спокойно. Но раз Дмитрий просил не наблюдать за ним, то и биение его сердца не надо видеть.
И лента прибора за тонким стеклом тоже остановилась.
В первый раз за десять лет люди выпустили из поля зрения воскрешенного ими человека.
Что делал он в одиночестве? Какие мысли и чувства владели им — вернувшимся к жизни из холодных объятий смерти?..
Прошел час…
Но все так же Ио неподвижно сидел в кресле, устремив взгляд на белый прямоугольник погасшего экрана, и так же возле него стоял Люций.
Они не могли ни о чем говорить. Невозможно словами передать то, что они чувствовали.
Исполинская задача, взятая ими на себя, была выполнена. Наука девятого века Новой эры сделала то, что прежде было только мечтой, одержала победу над силами природы в ее самой недоступной и самой загадочной области. Отныне смерть будет послушно подчиняться человеку. Из непонятного и жестокого врага она превращалась в друга, избавлявшего человека от жизни, когда естественный предел возраста делал эту жизнь ненужной и тягостной.
