Рэй Бредбери - Октябрьская страна (The October Country), 1955
Голос М. Мьюнигана, доносившийся из темноты, казался каким-то маленьким-маленьким, совсем крошечным, присвистывание стало высоким и пронзительным. Ну вот, сейчас. Расслабьтесь, мистер Харрис. Начинаем!
Что-то начало выламывать нижнюю челюсть Харриса, словно во все стороны одновременно, что-то придавило ему язык, что-то забило гортань. Харрис отчаянно попытался вздохнуть. Пронзительный свист. Он не мог, совсем не мог дышать! Что-то заползло ему в рот, мячиком вздуло щеки, взорвало челюсти. Что-то, похожее на струю кипятка, протиснулось в носоглотку, колоколом загремело в ушах.
– А-а-а-а! – завопил задыхающийся Харрис. Его голова – голова со взломанным, вдребезги разбитым черепом – безвольно повисла; в легких полыхнул адский, мучительный огонь.
Через мгновение Харрис снова обрел способность дышать. Наполненные слезами глаза широко раскрылись. Харрис закричал. Кто-то раскачивал его ребра, выламывал их, собирал в охапку, как хворост. Боль, страшная боль! Харрис осел на пол, из его рта с хрипом вырывался горячий воздух.
В глазах Харриса фейерверком вспыхивали искры, пылали яркие пятна; он чувствовал, как расшатываются, а затем и вовсе исчезают кости рук, ног… Прошло еще какое-то время, и он сумел разглядеть гостиную, полускрытую пеленой слез.
В гостиной никого не было.
– М. Мьюниган? Бога ради, мистер Мьюниган, где вы? Помогите мне!
М. Мьюниган исчез.
– Помогите!
А потом Харрис услышал.
Из глубочайших подземелий его тела доносились крошечные, невероятные звуки – негромкое потрескивание и поскрипывание, похрупывание и почмокивание, и быстрый сухой хруст, словно там, в кроваво-красной мгле, крошечная изголодавшаяся мышь умело и прилежно обгладывала… что?!
Кларисса шла по тротуару, высоко подняв голову, и вспоминала собрание Красного Креста. Сворачивая на улицу Сент-Джеймс, она чуть не столкнулась с маленьким темным человечком, от которого густо несло йодом.
Кларисса тут же забыла бы про случайного встречного, не извлеки он в этот самый момент из-под пальто нечто длинное, белесое и до странности знакомое. Вытащив непонятный предмет, он начал его грызть, как леденцовую палочку. Когда с утолщением на конце было покончено, человек сунул внутрь своей белой конфеты узкий, ни на что не похожий язык и начал с очевидным удовольствием высасывать начинку. Пока он грыз свое необыкновенное лакомство, Кларисса дошла до своего дома, повернула ручку и исчезла за дверью.
– Милый? – окликнула она с порога и улыбнулась. – Где ты, милый?
Кларисса закрыла входную дверь, миновала прихожую, вошла в гостиную.
– Милый…
Она двадцать секунд смотрела на пол и пыталась что-нибудь понять.
И закричала.
Снаружи, в густой тени платанов, маленький человечек проделал в длинной белой палке ряд дырочек, затем слегка оттопырил губы и негромко сыграл на этом импровизированном инструменте короткий, печальный мотивчик, аккомпанируя кошмарному, пронзительному завыванию Клариссы, стоявшей посреди гостиной.
Если вспомнить детство, сколько раз случалось Клариссе, бегая по пляжу, раздавить медузу и взвизгнуть. А обнаружить целенькую, с желатиновой кожицей, медузу у себя в гостиной – в этом и совсем нет ничего страшного. Ну – отступишь на шаг, чтобы не раздавить.
Но когда медуза обращается к тебе по имени…
The Jar 1944( Банка)
Переводчик: Михаил Пчелинцев
Самая обычная банка с маловразумительной диковинкой, какие сплошь и рядом встречаются в балаганчиках бродячего цирка, установленных на окраине маленького сонного городка. Белесое нечто, парящее в сгущенной спиртовой атмосфере, вечно погруженное то ли в сон, то ли в какие-то свои мысли, вечно описывающее медленные круги. Безжизненные, широко раскрытые глаза, вечно глядящие на тебя, никогда тебя не замечающие… И аккомпанемент: вечерняя тишина, нарушаемая только стрекотанием сверчков да вздохами лягушек, доносящимися с заболоченного луга. Самая обычная банка, а в ней то, что заставляет желудок подпрыгнуть к самому горлу, почище чем вид человеческой руки, покачивающейся в бледно-желтом формалине лабораторной кюветы.
Оно глядело на Чарли. Чарли глядел на него. Долго.
Очень долго. Его большие, мозолистые, волосатые на запястьях руки намертво вцепились в веревку, отделявшую экспонат от ротозеев. Он честно заплатил монетку в десять центов и теперь смотрел.
Приближалась ночь. Карусель засыпала на ходу, быстрый, веселый перестук сменился вымученным, словно из-под палки, позвякиванием. Временные рабочие, пришедшие уже снимать балаганчик, играли в покер, курили и негромко чертыхались. Мигнули и погасли наружные лампы, цирк погрузился в полутьму позднего летнего вечера; зрители потянулись домой. Громко заорало и тут же стихло радио; теперь ничто не нарушало безмолвия необъятного, в мириадах звезд луизианского неба.
Для Чарли мир сузился до размеров банки, где покачивалось белесое нечто. Челюсть Чарли отвисла, бесхитростно выставив на показ влажную розовую полоску языка и зубы; в широко раскрытых глазах светились удивление и восторг.
В темноте обозначилась смутная фигура, совсем маленькая рядом с мосластой долговязостью Чарли.
– О, – сказал человечек, выходя на свет голой, одинокой лампы, освещавшей балаган. – Ты что, друг, так все тут и стоишь?
– Ага, – откликнулся Чарли, словно с трудом выплывая из пучины сна.
Такой страстный интерес не мог не произвести впечатления.
– Эта штука, – хозяин цирка кивнул на банку, – она всем нравится… в общем, в каком-то смысле.
Чарли неуверенно потрогал свой длинный костлявый подбородок.
– А вы… ну, значит… вы никогда не думали насчет ее продать?
Глаза циркача широко распахнулись, снова сощурились.
– Ни в жизнь, – фыркнул он. – Приманка для посетителей. Они любят посмотреть на что-нибудь этакое. Точно любят.
– А-а… – разочарованно протянул Чарли.
– С другой стороны, если подумать, – продолжил хозяин цирка, – если у человека есть деньги, то вообще говоря…
– Сколько денег?
– Ну, если у человека найдется… – Хозяин цирка начал разгибать пальцы, зорко поглядывая на Чарли. – Если у человека найдется три, четыре… ну, скажем, семь или восемь…
Видя, что Чарли встречает каждую новую цифру кивком, хозяин цирка решил поднять цену.
– …ну, может, десять долларов, или там пятнадцать…
Чарли нахмурился.
– …а в общем-то, если у человека найдется двенадцать долларов… – пошел на попятную хозяин цирка.
Чарли радостно ухмыльнулся.
– …тогда, пожалуй, он мог бы и купить эту штуку в банке.
