Айзек Азимов - Фантастическое путешествие II
Калныня смотрела прямо на него, ее губы двигались, но он не мог читать по губам, во всяком случае, по-русски. Она поколдовала над своим компьютером, и его левая рука освободилась. Вероятно, она уменьшила силу заряда.
Моррисон кивнул головой, что, по его мнению, должно было быть расценено ею как благодарность. Теперь нужно было передвинуться к задней части корабля, отыскивая один за одним положительно заряженные участки.
Начав движение, он внезапно почувствовал себя пришпиленным к стенке. Но не силой электромагнитного взаимодействия, а эритроцитом, который прижимал его, как огромная, мягкая подушка.
— Пошла прочь! — крикнул Моррисон, но эритроцит на крик не реагировал и продолжал вести себя абсолютно спокойно.
Моррисон уперся в него руками и попытался сильно оттолкнуть ногами в ластах.
Эластичная пленка — поверхность эритроцита — подалась вовнутрь, но чем сильнее он давил, тем сильнее становилось сопротивление. И вдруг, наконец, его словно бросило на корпус корабля.
Он попытался перевести дыхание. Это удалось не без труда: было жарко, пот тек ручьями. Моррисон подумал, что быстрее оставит его без сил — потеря влаги или перегрев тела, который неизбежно наступит из-за того, что тепло, выделяемое его организмом, не имело выхода в пространство. Усилия, которые он предпринимал, чтобы освободиться от эритроцита, усугубляли опасность перегрева.
Моррисон снова поднял руку и ударил по эритроциту ребром пластикового ласта. Тонкая пелликула лопнула, как воздушный шар. Под действием поверхностного натяжения разрыв становился все шире и шире. Содержимое клетки — облачко каких-то гранул — вытекло, и эритроцит словно сжался.
Моррисон почувствовал укор совести, словно убил безобидное живое существо, но, правда, сразу успокоил себя тем, что в кровеносной системе насчитывается несколько триллионов красных кровяных телец, и срок жизни каждого из них — всего сто двадцать дней.
Он снова попытался добраться до задней части корабля. На внутренней поверхности костюма совсем не было конденсата. Да и с чего ему там быть? Поверхность костюма такая же теплая, как его тело, пластик не прилипал к коже. То, что он сначала принял за конденсат, это, очевидно, маленькие лужицы пота, скопившиеся в уголках и переливающиеся во время движения. Он добрался до хвостовой части. Здесь корабль терял обтекаемость: сопла трех двигателей нарушали плавность линий. Он находился на максимально возможном удалении от центра тяжести корабля. Хорошо бы остальным четырем членам экипажа передвинуться как можно ближе к носовой части.
Он пожалел, что не договорился об этом, прежде чем вышел наружу. Теперь только бы найти положительно заряженные участки корпуса, упереться руками и толкать!
Он чувствовал легкое головокружение. Физического происхождения? Физиологического? Какая разница, результат был одинаков.
Моррисон снова глубоко вздохнул и поморгал, чтобы избавить глаза от заливавшего пота. Пот вытереть было невозможно, и он снова ощутил вспышку злости на тех идиотов, которые сконструировали костюм. В нем лишь чуть-чуть лучше, чем без него вообще!
Он уперся руками в стенку и попытался сдвинуть корабль, работая ластами. Удастся ли попытка? Масса корабля была всего несколько микрограмм. Но и он мог приложить усилие всего в несколько микроэрг.
И все же корабль поддался. Он заметил это по перемещению относительно стенки капилляра.
Сейчас он не мог упереться в нее ногами, следовательно, корабль располагался поперек сосуда. Ему, наконец, удалось повернуть его на 90 градусов.
Когда ноги, наконец, коснулись стенки сосуда, он оттолкнулся с таким диким остервенением, что вполне мог бы пробить в капилляре дыру. И он вполне осознавал, что последствия были бы непредсказуемы. Но действовать таким образом его заставляла одна мысль: времени оставалось совсем мало. К счастью, стенка капилляра пружинила, как резина. Корабль начал поворачиваться быстрее, и... остановился.
Моррисон заставил себя поднять затуманенный взгляд. Он почти не мог дышать в душной, жаркой атмосфере костюма.
Опять эритроцит. Определенно, это был он. В тесном пространстве капилляра они сталкивались, как машины в узком переулке.
На этот раз Моррисон не стал ждать, сразу же нанес удар правой рукой и ни на секунду не опечалился по поводу убийства. Продолжая сильно работать ногами, он поворачивал корабль. В какое-то мгновение ему показалось, что он уже установил его в нужном направлении. Но вдруг возникло сомнение: а что, если во время борьбы с эритроцитом он повернулся на 180 градусов и теперь толкает корабль в противоположную сторону? Он забеспокоился. Сейчас корабль располагался параллельно продольной оси капилляра. Тяжело дыша, он изучал внутреннюю поверхность стенки сосуда. Если клетки, выстилающие ее, направлены к носу корабля, то сам он направлен против течения к ответвлению артериолы.
Он решил, что так и должно быть. Он больше не сомневался: верное направление. А вдруг? Какая разница! Ему нужно было вернуться. Он не хотел положить свою жизнь на алтарь науки.
Где же вход, где же он? Его руки беспомощно скользили по корпусу корабля.
Почти теряя сознание, Моррисон с трудом рассмотрел смутные участки стены и начал перебираться туда.
Все расплывалось в глазах. Куда они показывают? Вверх? Как он мог забраться туда? У него совсем не осталось сил. Тем не менее, последней была вполне здравая мысль: ему не понадобится сила; в условиях невесомости для тела, не имеющего массы, верх означает низ.
Он было дернулся вверх, не понимая зачем, и его накрыла темнота.
46.
Первое, что ощутил Моррисон, был холод. Волна холода. Затем прикосновение чего-то холодного. Потом свет.
Он всматривался в лицо, склонившееся над ним. Некоторое время он не осознавал, что это такое. Сначала это было пятно света. Потом он понял, .что это лицо. Еще позже — что это лицо Софьи Калныни.
Она спросила мягко:
— Вы узнаете меня?
Медленно, с трудом Моррисон кивнул.
— Как меня зовут?
— Софья, — прохрипел он.
— А кто стоит слева?
Он перевел взгляд и с трудом сфокусировал его на лице.
— Наталья.
— Как вы себя чувствуете?
— Голова болит, — его слабый голос доносился словно издалека.
— Это пройдет.
Моррисон закрыл глаза и провалился в забытье. Высшим благом для него сейчас было просто ничего не делать.
Потом он снова почувствовал холодное прикосновение в паху и снова открыл глаза. Он понял, что костюм с него сняли, и уже почувствовал, как чьи-то руки уложили его, а голос произнес:
![Джон Беркли - Крепкий орешек II. Шесть дней Кондора [сборник]](/uploads/posts/books/159220/159220.jpg)
