Лоренс Даррелл - Бальтазар (Александрийский квартет - 2)
"Затем он снова ругался, про себя, лежа с ней в постели в гостинице, переполненной александрийскими знакомыми, которые могли в любой момент перехватить неосторожный взгляд или жест и увезти сплетню с собой в Город, откуда они сегодня утром отбыли вместе. Ты ведь знаешь, Персуордену было что скрывать. Он был не тем, за кого себя выдавал. И в то время ему совсем не улыбалось испортить отношения с Нессимом. Чертова баба! Я так и слышу его голос".
""Ecoute...""
""Rien - silence"".
""Mais chйri, nous sommes seules".*
["Послушай..."
"Стой - помолчи".
"Но, дорогой, мы одни" (фр.).]
Она - все еще в полусне. Быстрый взгляд на дверную защелку. Она вдруг почувствовала приступ раздражения: эти его мещанские страхи. Кого он ждал, кого боялся - шпионов, мужа?"
""Qu'est-ce que c'est?""
"Je m'йcoute moi-mкme"".*
["В чем дело?"
"Я слушаю себя" (фр.).]
Желтые глаза без следа божественной мудрости; он был как высеченное в скале изображение бога, стройного и со взъерошенными усиками. Прошлые жизни? "Le cнur qui bat".* ["То сердце, что бьется" (фр.).] Он насмешливо процитировал популярную песенку".
""Tu n'est pas une femme pour moi - pas dans mon genre"".* ["Ты не та женщина, что нужна мне, - совсем не в моем вкусе" (фр.).]
"И она поняла, что должны чувствовать побитые собаки: всего лишь минуту назад он целовал ее, требовательно, почти назойливо, и дрожь боли сменялась дрожью наслаждения, но требовательность эта - теперь она знала - была не от него самого, а от его неудовлетворенной страсти".
""Что тебе от меня нужно?" - сказала она и ударила его по лицу - затем лишь, чтобы ощутить жгучую боль ответной пощечины - как облачко ледяных духов из пульверизатора. И снова он принялся валять дурака, пока она не рассмеялась - против воли. Все это ты мелеешь найти в третьем томе: тот эпизод с проституткой - один в один. Я случайно наткнулся на нужную страницу".
"Причудливый перевод чувств в жесты, искажающие смысл слов, и сами слова, искажающие смысл жестов, это смущало ее, сбивало с толку. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь объяснил, смеяться ей или плакать".
"Что касается Персуордена, то он вслед за Рильке считал, что ни одна женщина не способна добавить ни грана к единой на века полноте Женщины, и каждый раз, едва лишь возникал на горизонте призрак пресыщения, сбегал в мир грез - истинное поле бранной славы каждого художника. Может, потому он и показался ей несколько холодным и бесчувственным. "Где-то глубоко внутри тебя сидит маленький грязный англиканский поп", - бросила она ему, и он пару минут мрачно размышлял над ее словами, а потом ответил: "Может быть". И, помолчав немного: "А тебя природа обделила чувством юмора, и потому ты враг всякой радости. Враг - с большой буквы. Любой шаг, любое чувство для тебя - как предумышленное убийство. Я - в гораздо большей степени язычник". И он рассмеялся. Ничто так не ранит, как полная искренность".
"Еще я думаю, он очень страдал от всей той "грязи, что летит из-под колес жизни", - цитирую его же. Он, как мог, старался не вляпаться, он сдирал грязь вместе с кожей. И что теперь - позволить Жюстин с ее бешеной сворой страстей и неразрешимых проблем оседлать себя и увести в гнилой угол так называемых "личных чувств", смрадную топь которых он уже успел оставить позади? "О Боже правый, да ни за что на свете!" - сказал он себе. Ну, видишь, какой он был дурак?"
"Его жизнь была - полноводный поток, и далеко не однообразна: он, скажем, занимал какие-то посты в одной из политических служб Foreign office* [Британское МИД.] - на контрактной основе, - кажется, дело в основном касалось каких-то отношений в области культуры и искусства. Благодаря этой своей работе он изрядно поездил по свету и свободно говорил по крайней мере на трех языках. Он был женат и имел двух детей, хотя с женой давно уже разошелся, - кстати, стоило завести о ней речь, и он тут же начинал заикаться и путаться в словах, - впрочем, насколько мне известно, он состоял с ней в весьма оживленной переписке и во всем, что касалось отправки ей денег, был щепетилен до крайности. Что еще? Да, его настоящее имя было Перси, и он весьма переживал по этому поводу: мне кажется, из-за аллитерации; отсюда и другое имя, Людвиг, на обложках его книг. Ему всегда льстило, если критики начинали прозревать в нем немецкие корни".
"Что более всего восхищало и пугало в нем Жюстин - его чуть ли не презрительное неприятие Арноти и этой его книжки, "Mнurs". Здесь он, заметь, тоже перегнул палку - ведь на самом-то деле книга ему нравилась, и даже очень. Но ему нужна была палка, чтобы "учить" Жюстин время от времени, и он говорил о ее бывшем муже как о "зануде надзирателе из психоаналитической каталажки со связкой ржавых комплексов у пояса". Это ее, надо сказать, просто восхищало. Она, видите ли, нашла наконец умного человека, который не сыпал направо и налево фрейдистскими терминами и не таращился на нее в микроскоп. Конечно же, Персуорден, дурашка, просто пытался таким способом побыстрей от нее отделаться, однако способ он нашел не самый удачный. И все же я, как врач, не могу не признать положительного терапевтического эффекта сильных нервных потрясений (е.g. серьезных оскорблений) в тех случаях, когда медицина бессильна. Пожалуй, и в самом деле, сумей Жюстин всерьез заинтересовать его собой, он многому мог бы ее научить. Странно, не правда ли? В некотором роде он действительно был тем мужчиной, который ей нужен; но ты же знаешь, есть в любви такой закон - так называемый нужный человек всегда приходит слишком рано или же слишком поздно. В случае с Персуорденом: он так внезапно лишил ее своих милостей, что у нее даже не было времени по достоинству оценить всю мощь его личности".
"Однако это случилось позже; в то время он еще вовсю издевался над ней на неповторимом своем английском или на столь же неповторимом французском (было у него несколько излюбленных неологизмов, которые он эксплуатировал без зазрения совести, - вроде существительного bogue, образованного от bogus* [Если прилагательное, то - "фальшивый", если существительное, то "машина для чеканки фальшивой монеты". Новообразованное слово близко созвучно французскому vogue - "известность, популярность, мода", а также английскому bog - "болото, трясина".]; c'est de la grande bogue зa* [Вполне в духе bogue (фp.).] или what bloody bogue* [Эта чертова bogue (англ.).]), он обижал ее, чтобы - если позволительно такое выражение - помешать ей "вступить в силу". Я, надо сказать, едва удерживаюсь от смеха, стоит мне только вспомнить о его наивных усилиях: можно было с тем же успехом пытаться помешать вступить и силу равноденствию, она ведь не намерена была прекращать эксперимент, пока не выжала из него все до капли. Чисто еврейское хищничество! Персуорден оказался в роли Доктора Фостера из старого детского стишка".*
[Доктор Фостер
