Джордж Макдональд - Лилит
Впервые я узнал, что значит одиночество, теперь, когда смотрел на то, что не могло ни видеть, ни слышать, ни двигаться, ни говорить. Теперь мне было понятно, что одинокий человек - это существо, которое способно стать человеком, когда в этом возникнет нужда, и, следовательно, сможет появиться и возможность. Чтобы быть самодостаточным, существо должно быть вечным, порождающим себя самого червем! Так чудесно устроен и так просто составлен человек, что возносит себя на такой высоты пьедестал над низшими организмами и духовными структурами, с которыми составляет одно целое, что никакого воздуха не хватит для того, чтобы питать и поддерживать его жизнь, того воздуха, которого бы с избытком хватило любым другим душам. Ни в чем, кроме как в других жизнях не сможет вызреть его особость, развиться идея себя, индивидуальность, та, которая только и отличает его от всех прочих. Если бы все люди были похожи друг на друга, у каждого из них была бы индивидуальность, ограниченная его собственным сознанием, но это было, бы не слишком большим поводом для того, чтобы считать его чем-то более значимым, чем двое или трое ему подобных. Развитие же этих отличий, которое делает возможным более развитое и высокое единение, то одно, что позволяет собрать миллионы в церковь, оказывает безграничное и бесконечное влияние и не допускающее ошибок и исключений воздействие. Человеку, чтобы быть совершенным до конца, то есть достигнуть необходимого духовного развития (которое только и есть единственный способ наследовать величию своего Отца) постоянным, настойчивым и разносторонним трудом, необходимо получить знания о том, что это такое - мировое братство людей. Охраняя надежду на возвращение к жизни того, что было рядом со мной, я избегал общества зверей, которые паслись и не умели говорить. Лучше пастись с ними - стократ лучше, чем быть одному! Но, имея в виду слабую перспективу подружиться с женщиной, я, несчастнейшее из созданий, оставался всего лишь мужчиной!
Глава 19
БЛЕДНАЯ ПИЯВКА
Однажды утром меня вырвала из глубокого забытья боль в руке. Тыльная сторона руки сильно раздулась, и в центре опухоли была треугольная ранка, словно от укуса пиявки. К концу дня опухоль спала, и к вечеру ранка почти заросла. Я перерыл всю пещеру, переворачивая, каждый из камней любого размера, но не обнаружил ничего, что могло бы меня так поранить.
Медленно текли дни, и тело ни разу не шевельнулось, ни разу не открыло глаза. Оно не могло быть мертвым, так как на нем несомненно не было признаков разложения, и воздух вокруг него был достаточно чистым. Более того, мне начало казаться, что острые концы ее костей начали исчезать, и формы ее несколько округлились, и кожа уже не выглядела такой пергаментно-тонкой, и если только это все было на самом деле, то в ней должна была теплиться жизнь! Тот поток, что иссяк почти до капли, должен же был когда-то снова наполниться! Вот будет радость мне, если приливная волна жизни на самом деле похоронит под собой эти прекрасные останки и кости, которые он когда-то сам и выкинул на берег! Двадцать раз на дню я наблюдал очевидные изменения, и двадцать раз на дню я сомневался в том, что видел иногда даже отчаивался; но я заставлял себя вспомнить, какой она была, когда я ее нашел, и надежда возвращалась.
Так прошло несколько недель, и однажды ночью, после долгого сна, я поднялся, думая выйти наружу и глотнуть прохладного воздуха; правда, из-за бегущей воды потока воздух в пещере всегда оставался чистым, и жара редко была хоть чуточку тягостной. Снаружи было полнолуние, а воздух внутри был темным и прозрачным, и, естественно, я обвел медленным взглядом свое сокровище, прежде чем выйти наружу.
"Клянусь небом! - возопил я. - Неужели я вижу ее глаза?" Огромные глаза, темные, словно вырезанные из беззвездной небесной сферы, сверкающие от избытка темноты, казалось, сияли на мерцающем бледном лице. Я подкрался ближе, мое сердце билось так, что я боялся напугать ее этим стуком. Я наклонился над ней. Увы, ее веки сомкнулись! Надежда и Воображение сыграли со мной злую шутку! Не утолить мне жажду моего сердца! Я отвернулся, поплелся к выходу из пещеры и разрыдался. Но затем я напомнил себе, что ее глаза были слегка приоткрыты, и вот теперь эти жуткие щели, из которых выглядывало небытие, закрылись, и это значит, что она открывала их на короткий миг, и снова заснула! Или, может быть, она проснулась и просто держит глаза закрытыми! В любом случае это сделало более или менее живое существо! Это утешило меня и вскоре я уснул.
В эту ночь меня снова укусили, и я проснулся, мучимый жаждой.
Утром я снова обыскал все, и снова зря. Ранка была такой же, как в прошлый раз, и, так же, как тогда, почти исчезла к вечеру. Я заключил, что иногда какое-то большое создание, вроде пиявки, поднимается из горячего потока. "Но, если она жаждет крови, - сказал я себе, - все то время, пока я нахожусь здесь, мне нет нужды бояться за свое сокровище!"
В это же утро, когда я, как обычно, чистил виноград, удаляя из него косточки, я заметил, что ее губы чуть двинулись, потянувшись к винограду, и я понял, что она жива!
И столь сильной стала моя надежда, что я стал думать о том, чтобы раздобыть для нее одеяние: у нее должна быть возможность встать тогда, когда она пожелает! И поэтому я отправился в лес затем, чтобы разузнать, чем можно было бы воспользоваться в этих целях, но только я взялся высматривать, как несколько волокнистых остовов деревьев, похожих на колючую грушу, словно бы предложили себя к моим услугам. Я собрал их стволы, разложил их сушиться на солнце, содрал с них волокнистую лозу и начал создавать из них два свободных одеяния: одно укрыло бы ее от пояса, а другое лежало бы на плечах. С помощью острых, как нож, колючек алоэ и различных волокон я сшил вместе три толстых слоя материи.
Всю эту неделю ни одного нового знака не получил я от нее, кроме того, что она явственно тянулась губами к винограду. Но, несомненно, признаков жизни становилось больше - она, несомненно, поправилась, ее кожа натянулась и стала красивее. Она все еще не открывала глаз, и временами меня охватывал противный страх, я боялся, что она развивается, растет, как на дрожжах, и нескольких ягод винограда для этого никоим образом не достаточно.
И снова меня укусили, и это нечто, чем бы оно ни было, стало регулярно наносить мне визиты с интервалом в три дня. И теперь оно обычно кусало меня в шею или в руку, и неизменно один лишь раз, и всегда в то время, пока я спал, и никогда (даже если я спал) - днем. Часами я лежал без сна, наблюдая, но никогда не слышал, как оно появляется, никогда не чувствовал ничего, что предупредило бы о его приближении. И, видимо, ни разу не чувствовал, как оно меня кусает. Наконец, я настолько потерял надежду отловить его, что я больше не заботился ни о том, чтобы пытаться выследить его днем, ни о том, чтобы не спать ночью, ожидая его появления. По растущей слабости я знал, что опасно теряю кровь, но меня это не очень заботило, ведь на моих глазах смерть сдавалась жизни, и живая душа набиралась сил для того, чтобы спасти меня от одиночества, мы уйдем отсюда вместе, и вскоре я также поправлюсь.
