Александр Юдин - Искатель. 2009. Выпуск №3
— Да-да! — продолжал Костромиров, обращаясь теперь уже непосредственно к Пеклову. — Уж очень вы, Алексей Иванович, кстати объявились тогда, после смерти Щербинского-младшего, плюс постоянный интерес к расследованию, довольно странный, учитывая отсутствие родства с погибшими и какой-либо имущественной или иной материальной заинтересованности. Но, признаюсь, на мысль о вас натолкнуло меня в первую очередь, конечно, не это. Дело в том, что отец Иосаф запомнил одну деталь, которая не могла не броситься ему в глаза, как совершенно чуждая тамошним монахам: исчезнувший послушник носил в левом ухе небольшую золотую серьгу с зеленым камнем. Ну точно такую, что висит и в вашем ухе! Забавное совпадение, не находите? Впрочем, сам я в совпадения не верю, почему по возвращении домой сразу же связался с одним своим хорошим знакомым из Историко-архивного института. Помните, вы упоминали, что оканчивали именно этот институт и там же защищали диссертацию? Ну вот, я и постарался выяснить у своего знакомого, помнят ли вас в альма-матер. Оказалось, даже очень помнят. И вот что он мне поведал: кандидатскую диссертацию вы защищали по странноватой теме «Отравления как инструмент политики итальянских и французских дворов эпохи Возрождения» — ну, там, всякие Борджа, Медичи, Руджиери, Бианки, et cetera… И так этой темой увлеклись, так эта тема вас захватила, что вы, помимо изучения литературных источников, занялись еще и историей токсикологии, а потом — и самими ядами. Даже стали коллекционировать наиболее экзотические из них: редкие растительные яды, яды насекомых, змей, морских звезд и прочих тварей земных… Коли не ошибаюсь, в этих похвальных целях вы предприняли несколько экспедиций в Центральную Африку, к пигмеям, и в Южную Америку, к индейцам. Я все правильно излагаю Алексей Иванович?
Пеклов сидел молча, бледный как смерть, но все с прежней, будто приклеенной кривой усмешкой.
— А потом случилась ужасная трагедия, — продолжил Горислав Игоревич, — будучи все ж таки не токсикологом-профессионал ом, а рассеянным, поглощенным гуманитарной наукой историком-медиевистом, вы хранили экземпляры своей смертоносной коллекции не в сейфе, а во вполне доступном секретере, который зачастую забывали даже замыкать на ключ… Так и произошло, что ваша пятилетняя дочка случайно, вероятно играя в дочки-матери или еще во что, добавила содержимое одного из ваших пузырьков к неким пищевым продуктам. В результате ни вашу жену, ни дочь спасти не удалось, они умерли по дороге в больницу… У вас случился серьезный психический срыв, даже расстройство, что, конечно, неудивительно в такой страшной ситуации. Два года вас продержали в Кащенко. А по выходе вы обратились к религии. Причем вашим духовным наставником стал не кто иной, как наш общий знакомый — отец Серафим. Именно он благословил вас отправиться на Афон: дескать, и духовное утешение обретете, и пользу науке принесете — как специалист поможете, поспособствуете копированию, переводу и сохранению тамошних редчайших рукописей, многие из которых на грани утраты — жучок, старые немощные монахи, которые и себя-то обслужить не в силах, не то что… Сказано — сделано. Стали послушником. Теперь осталось выяснить, как вы связаны с рукописью, зачем она вам понадобилась и какое отношение вы имеете ко всем этим убийствам. Лично я подозреваю, учитывая все вышеизложенное про рукопись и яды, что самое непосредственное, прямое. Признайтесь, это же вы подсунули Фаддею Аристарховичу записку, что его вино будет отравлено? Конечно, вы! Отпираться бессмысленно — почерковедческая экспертиза легко докажет. Скажите, а если бы Вадим Вадимович, столь удачно и вовремя, не попросил вас попытаться подсесть к старикам-академикам, как вы собирались действовать тогда? Переодеться официантом? Впрочем, сейчас неважно. Полагаю, план действий у вас был тщательно и заблаговременно продуман, и, скорее всего, даже не один. Но вы мастер и на импровизации! Думаю, дело было так: поскольку вам удалось подсыпать отраву лишь в один бокал — в бокал Хоменко-Лисовского, — вы и сунули «упредительную» записку академику Чудному, а когда тот — то ли поверив анониму, то ли на всякий случай, а может, все сразу — подменил бокалы и благополучно отхлебнул из отравленного, вы тем временем встретили в туалете Тихона Анатольевича и доверительно сообщили ему, что Чудный-де намерен его отравить; когда же Хоменко-Лисовский в смятенных чувствах вернулся к столу, вы позвонили из автомата на ресторанный ресепшен, чтобы Фаддей Аристархович отлучился, дав тем самым Хоменко-Лисовскому возможность в свою очередь — уже вторично — подменить бокалы и вернуть себе отравленное вино обратно. И несчастный не преминул воспользоваться шансом отравить самого себя. Да, в юморе, пускай и могильно-черном, вам не откажешь! Впрочем, в изысках и лабиринтах вашей больной фантазии пускай следствие разбирается. Или врачи. Меня же прежде всего интересует — каков у вас мотив? И при чем тут «Житие»?
Молчавший все это время хозяин «РОССНЭКа» неожиданно вскочил из-за стола и ринулся к встроенному сейфу, с лязгом открыл его, достал большую кожаную папку и швырнул на стол.
— Раз такое дело, — произнес он заметно срывающимся голосом, — провались оно все пропадом! Не вижу смысла скрывать. Вот она, эта проклятая рукопись. Точнее, ее шестая часть, находящаяся у меня на сохранении. Ведь ты за ней, убивец эдакий, пришел? На, подавись, гнида ученая!
— А налет на квартиру, — продолжил он, обращаясь уже к Костромирову, — и впрямь я организовал (но это не для протокола — если что, откажусь!), хотел изъять заполученные вами предыдущие части. До последнего надеялся сохранить эту… некрасивую историю с Феофилом в тайне. Да и кому, скажите на милость, станет хуже от того, если Мелиссин так и останется в чине святого? Никому! И коммерции польза… Но теперь, как сам в прошлом оперативный работник, понимаю, что все с неизбежностью выплывет. Слишком все это далеко зашло — пять трупов чересчур даже для меня. Поэтому считаю своим долгом все рассказать и расставить все точки…
Не успев закончить фразу, Алексей Владимирович Прошин внезапно захрипел, схватился одной рукой за горло, а второй за сердце и, страшно изменившись в лице, стал тяжело заваливаться куда-то вбок. Два стоявших рядом охранника успели его подхватить, бережно усадить в кресло и принялись спешно развязывать галстук и расстегивать сорочку, остальные эсбэшники, все как один, выхватили трубки мобильных и стали лихорадочно набирать «03».
Вадим Вадимович вопросительно посмотрел на Костромирова.
— Полагаю, уже поздно, — ответил тот на немой вопрос следователя, — никакая «скорая» здесь уже не поможет.
