Журнал «Если» - «Если», 1992 № 02
Но он не мог расслабиться. Ему очень нужно было что-то мне объяснить. Это «что-то» слишком долго бродило в его мозгу и теперь настойчиво требовало выхода.
— Капитан Росс, — сказал он. — Долгое время я боялся, что не смогу справиться. На этой планете есть то, что требует объяснения, и я никак не мог привести это к знаменателю… нагревателю, предателю, законодателю…
Я быстро подошел к нему и взял за руку.
— Ради бога, — взмолился я, — не волнуйся. У тебя вагон времени. Не надо торопиться. Я тебя спокойно выслушаю, не спеши.
— Спасибо, капитан, — произнес он с усилием, в его голосе звучала искрения признательность, — за ваше терпение и сострадание.
— Мы прошли вдвоем длинный путь, — сказал я. — Мы можем позволить себе не торопиться. Если ты нашел ответы, я могу подождать.
Он пристально посмотрел на меня, как будто прикидывал, стоит ли метать бисер перед свиньями, а затем вдруг спросил: «Капитан, что вам известно о реальности?»
Я даже вздрогнул от неожиданности. Более дурацкого вопроса нельзя было придумать.
— Какое-то время назад, — ответил я с сомнением, — я мог поручиться, что хорошо умею отличать реальность о вымысла. Сейчас я не уверен.
— На этой планете, — заявил он, — реальность разделена на части, слои. Здесь их, как минимум, два. А, может быть, гораздо больше.
Теперь он говорил уже достаточно бегло, хотя временами начинал заикаться, с трудом выталкивая из себя слова, и тогда его речь становилась невнятной.
Нет, слова Роско не были для меня открытием. Я уже начинал понимать, что знания — не единственное богатство планеты. Не только белый город и информационные ловушки в виде деревьев были ее достоянием. На этой планете любой человек мог бесследно исчезнуть — или испариться, как Тэкк — причем, невозможно было понять, куда он девался. Переходили ли они в другую реальность, в другую жизнь, как перешел в свою третью сущность Свистун?
Здесь существовала другая, более ранняя цивилизация, другая культура, процветавшая до того, как был построен город. Эта цивилизация построила здание из красного камня, она создала деревянную куклу. Может быть, представителям этой культуры и была известна разгадка этих таинственных исчезновений?
Роско болтал что-то о многослойных реальностях — может быть, в них и следовало искать ключ к разгадке? И если все это окажется правдой, интересно, существуют ли такие многослойные реальности только на этой планете, или это явление общее для галактики?
Но, к сожалению, все это не имели никакого отношения лично ко мне. Я вспомнил, чего же мне больше всего хотелось во время нашего похода по тропе. Ведь я не искал того, что искала Сара, Тэкк или Джордж, тем более Свистун. Я мечтал об одном — поскорее убраться с этой планеты.
Может быть, все дело в моём одиночестве?
Тэкка и Джорджа уже не найти. Свистун вне досягаемости. Бессмысленно пытаться их разыскивать. Но оставалась Сара. Ее я, наверное, мог бы вытащить из долины, но имел ли на это право?
Нет, дело не в Тэкке, не в Джордже, не в Свистуне. Даже не в Саре. Я все равно не смогу решиться увести ее силой. Но есть одно существо, за которое я в ответе.
— Мы возвращаемся, — сказал я Роско.
— Возвращаемся? — переспросил Роско. — За мисс Фостер?
— Нет, — отрезал я, — за Пэйнтом.
Конечно, это была сумасшедшая мысль, Пэйнт ведь только лошадка. Если бы не мое вмешательство, он все также лежал бы вверх тормашками, зажатый между камней. И разве я давал ему какие-то обещания? Он говорил, что хочет попасть на Землю, а что он вообще знал о Земле? Он никогда не был на ней. Он даже спрашивал меня, что означает слово Земля. И все же я не мог без жалости вспоминать его медленную поступь, когда я приказал ему идти в долину и ждать Сару, а он неохотно поплелся и старался не уходить далеко, чтобы расслышать, когда я, раздумав, попрошу его вернуться. Разве можно было забыть, как он отважно нес меня в седле на битву с кентавром. Хотя, надо честно признать, что победа не принадлежала ни мне, ни ему. Мы выиграли этот поединок только благодаря Саре.
— Мне хочется, — промолвил Роско, подстраиваясь под ритм моей ходьбы, — постичь в деталях концепцию множественных реальностей. Так бы я их назвал. Я уверен, что представление о них уже оформилось в моем мозгу, только я пока не могу воссоздать целостной картины. Это что-то вроде головоломки, состоящей из множества деталей, — стоит только собрать их воедино, как перед тобой предстанет целое, простое и естественное, а ты будешь удивляться, почему не мог дойти до решения сразу.
Мне пришло в голову, что, если бы он вернулся к своему бессвязному бормотанию, было бы проще. Это все же не так действовало на нервы.
— Моя новая способность, — продолжал тем временем Роско, — приводит меня в замешательство, полагаю, что ее можно было бы назвать «восприимчивость к среде».
Я особенно не прислушивался к его словам, так как был занят своими мыслями. Больше всего меня беспокоило то, что я не был уверен, стоило ли нам вообще возвращаться в долину. Неоднократно я собирался повернуть назад, но каждый раз что-то подталкивало меня в спину.
Когда мы вышли из города, не было никаких признаков чудовщ. Мы спокойно прошли мимо дремлющего под палящими лучами солнца красного здания, лежащего на земле ствола гигантского дерева и зловонной ямы, окружавшей зубчатую башню огромного пня.
Путь казался короче, чем наше первое путешествие. Мы летели на всех парах, словно догадываясь, что наше время ограничено. Вечером Роско привычно расчистил участок земли возле костра и продолжал выводить пальцем бесконечне формулы и уравнения, что-то бормоча себе под нос, как будто стараясь убедить в чем-то либо меня, либо себя самого.
И так вечер за вечером он все писал и бубнил, а я сидел рядом и, наблюдая за игрой пламени костра, старался объяснить себе, почему мы возвращаемся. Все-таки я решился признаться хотя бы себе, что не Пэйнт был причиной моего безрассудного порыва, хотя мое обязательство перед ним тоже повлияло на это решение. И все же выбор зависел не от него — Сара притягивала меня к себе через многокилометровые пространства. Я видел ее лицо в отблесках костра, за прозрачной вуалью легкого дыма; видел ее вечно непослушный локон; щеку, испачканную дорожной грязью; и главное — ее глаза, пристально изучающие меня.
Временами я извлекал куклу из кармана и разглядывал ее лицо. Возможно, этим я хотел отвлечь себя от взгляда Сары, неотступно преследовавшего меня. Или, может быть, я смотрел на жесткое лицо игрушки в безумной надежде, что эти немые губы разомкнутся и дадут ответ на мучивший меня вопрос. Меня не покидало ощущение, что кукла — необходимый и важный участник всего происходящего и в резких чертах ее лица пересекаются неуловимые нити закономерностей и противоречий.
