Юрий Петухов - Приключения, Фантастика 1993 № 2
«Плевать», — подумал он и принялся заострять кол. А ведь ему действительно попалась березовая жердь.
Погода была замечательная. Солнце припекало, но свежий ветерок разгонял духоту. Егорычу до прелестной погоды дела не было. Держа в охапке лопату, мешок, кол и топор он шагал к «нечистому кладбищу». Чтобы снова не пришлось сводить разъезжавшиеся в разные стороны глаза, он старался не смотреть по сторонам. Сконцентрировав все свое мутное внимание на тропе, он шагал как в туннеле.
Как всегда неожиданно, за поворотом открылось кладбище. Егорыч знал от Тимофея, где находится могила Анфисы, поэтому найти ее не составляло для него большого труда. Тем более, что и земля на ней была рыхлая, а не слежавшаяся. Эта могила среди остальных сразу бросалась в глаза, как бросается в глаза среди новеньких томов засаленная, часто читаемая книжка.
Деловито разложив все свое хозяйство на соседней могилке, Егорыч поплевал на руки и взялся за лопату.
Копать было легко, штык без усилий полностью уходил в землю.
«Раз она часто вылезает, то глубоко не забирается», — размышлял Егорыч, копая. Он выкопал уже с метр, как вдруг лопата ткнулась во что-то. Тут же ее выдернув, Егорыч посмотрел на штык, на нем была свежая кровь. Перекрестив себя, а заодно и могилу, Егорыч уже осторожнее продолжал вынимать землю. Наконец он увидел чёрное полотно, сквозь которое проступали очертания тела.
Утерев пот со лба, Егорыч бросил лопату. Ему вдруг ужасно захотелось посмотреть на Анфису. Взяв за край, он приподнял полотно.
— Свят, Свят… — вырвалось у него. Он ожидал увидеть что-либо отвратительное, близкое к разложившемуся трупу.
Под покрывалом же в могиле лежало божественное создание. Пожалуй единственное, что покоробило его взгляд, это отсутствие у этого прекрасного тела кистей рук. Степан Егорыч знал, что Анфиса мертва уже несколько лет, но при взгляде на нее он усомнился в собственном рассудке. Казалось кощунством ставить слово Смерть рядом с ее именем.
Она будто спала. Ее ярко-алые губы изгибались в замечательной улыбке. Яркий румянец покрывал пленительно красивое лицо. Не в силах смотреть, чувствуя, что еще минута, и он не сможет выполнить то, ради чего пришел, Егорыч отпустил полотно. Трясущимися руками он развязал мешок и вытряхнул отрубленные кисти в могилу. Упав на дно, они закатились под полотно.
Холодная испарина покрыла лоб Егорыча, когда с колом в руках он встал на краю могилы. Предвкушение чего-то страшного навалилось на него. Его всего затрясло.
— А, гори все синим пламенем! — крикнул он и, широко размахнувшись, вонзил остро отточенный кол в тело Анфисы, проступавшее под полотном.
Поздно вечером Тимофей проснулся. Первым побуждением было опохмелиться. Спустившись в кухню, он извлек из шкафчика бутыль и налил полный стакан. Крякнул, осушил его и смачно захрустел, вытащив из кадушки горсть кислой капусты. Оклемавшись, вспомнил об отце.
— Батя! — помолчал, прислушиваясь. — Бать!
Не дождавшись ответа, Тимофей пошел наверх. Он обошел весь дом, не был только в своей комнате, а отца так и не нашел. С последней надеждой он заглянул в свою комнату.
Нет, отца здесь не было, но не хватало и еще чего-то. Он напрягся, вспоминая. Точно, не было мешка с кистями Анфисы. Сразу Тимофей не понял, зачем понадобился отцу мешок. Вдруг в его памяти всплыли слова отца: «Бросим ее поганые лапы в могилу и вобьем в нее, стерву, кол осиновый… Да, сегодня и вобьем…»
Тимофей заметался. Ему было ясно, что отец ушел на кладбище, но он не знал, что делать. Тимофей вышел из своей комнаты и плотно закрыл дверь. Вернувшись в комнату отца, он бросился на кровать. Что-то острое уперлось в живот. Удивленный Тимофей откинул одеяло. Там лежало оплавленное и закопченое распятье. То распятье, что еще вчера Тимофей видел на стене в комнате матери.
— Что за чертовщина? — Тимофей не верил своим глазам. Он метнулся в комнату матери и, распахнув дверь, вообще опешил. Точно такое же распятье, что и у него в руках, целое и невредимое спокойно висело на стене. Поразмыслив, он понял:
— Вот, значит, что мать у Анфисы в доме увидела, рукоять меча Ярополка.
Тимофей швырнул распятье под кровать и вышел. Ни с того ни с сего в нем почему-то утвердилось решение идти за отцом на кладбище. Появилась какая-то уверенность, а может бесшабашность. Но стоило выйти из дому, углубиться в чащу, как уверенность улетучилась. Закусив губу, озираясь, Тимофей крался меж деревьев. Внезапно он замер и, затаив дыхание, прислушался. Впереди на тропе слышались приближающиеся шаги. Страх плеснулся в груди. Не разбирая дороги. Тимофей с тропы вломился в чащу. Но далеко убежать не удалось, в двух шагах от тропы он споткнулся. Уткнувшись лицом в мох, он лежал, боясь пошевелиться. Пульс бился в висках в такт шагам, звучавшим все ближе и ближе.
Шаги замерли напротив Тимофея. Казалось, остановившийся вглядывается в темноту, что-то почувствовав. Зарывшись в мох, Тимофей не то что посмотреть на тропу — глаза открыть и то боялся. «Лишь бы не привлечь внимание», — билось в мозгу. Шаги вновь зазвучали, удаляясь в ту сторону, откуда пришел Тимофей. Подождав, пока они затихнут вдали, Тимофей сел. Он сидел, уставившись в одну точку и беззвучно плакал. Он ненавидел себя за трусость, презирал, но ничего не мог с собой поделать. Желание идти вперед пропало. Все вокруг дышало угрозой, и лишь у себя дома было относительно безопасно.
Поминутно останавливаясь и прислушиваясь, Тимофей двинулся обратно. Он ни на секунду не забывал, что в ту сторону прошел «некто» и поэтому был настороже. Но ничего страшного не случилось, и до дому Тимофей добрался без приключений.
Закрыв за собой дверь и задвинув засов, Тимофей облегченно вздохнул. Опасность осталась за стенами, и он мог позволить себе расслабиться.
В полной темноте он поднялся на второй этаж. Коридор был слабо-слабо освещен свечой, которую он не потушил в комнате отца. Решив спать в комнате матери, Тимофей двинулся туда, предварительно захватив из комнаты отца свечу.
Проходя мимо своей комнаты, машинально закрыл полуоткрытую дверь. Он пошел дальше, а дверь за его спиной снова медленно открылась.
Раздевшись, Тимофей задул свечу и забрался на кровать.
Он лежал задумавшись и уже начал засыпать, как вдруг его размышление было прервано. По скрипу он пенял, что дверь в комнату открылась. Кто-то вошел, но больше Тимофей ничего не слышал.
— Кто здесь? — дрожащей рукой он нащупал спички и чиркал, но они ломались у него в руках. Наконец, спичка все-таки загорелась. Волосы зашевелились на голове у Тимофея. Вытянув перед собой руки, весь в засохшей крови к нему двигался бесшумно как воздух, безголовый труп.
